Ультраправые на французском полигоне

В политической семье европейских ультра редкая национальная праворадикальная традиция может сравниться с французской по укоренённости в истории страны и богатству идейного наследия. От Малле-дю-Пана и Жозефа де Местра до Шарля Морраса, Пьера Дрие ля Рошеля и Алена де Бенуа – на протяжении двух веков Франция представляла собой лабораторию праворадикальной политической мысли, апробированные образцы которой находили неизменный спрос в Европе. Это же касается и политической практики правого радикализма: созданное Ш. Моррасом движение Action Francaise (Французское действие) явилось предтечей европейских праворадикальных движений первой половины XX века, а в послевоенный период Франция продемонстрировала Европе феномен лепеновского Национального фронта, ставшего первым успешным проектом европейских правых радикалов после 1945 года. К началу XXI века лагерь французских ультраправых представляет собой конгломерат организаций, разнородных как по функциям, так и по программным установкам.

Безусловно, наиболее известной и значимой политической силой является партия Национальный фронт. Основанная Ж.-М. Ле Пеном в 1972 году, она уже к началу 1980-х становится ключевым элементом французских ультраправых. На президентских выборах 1988 года Ле Пен получает 14,4% голосов и входит, таким образом, в группу самых влиятельных французских политиков.

Своим успехом лидер НФ был обязан в первую очередь антииммигрантской риторике, характерной для НФ с первых лет существования Фронта, но лишь в начале 1980-х годов принёсшей богатый урожай. Это было связано как с общими тенденциями внутриполитического развития страны на рубеже десятилетий, так и с ростом актуальности иммиграционной проблематики во Франции. Тогда же происходит эволюция дискурса Фронта. В 1983 году Ле Пен выдвигает лозунг, декларирующий право коренных французов на сохранение своей культуры в условиях, когда этнокультурная ситуация во Франции начинает на глазах меняться. К середине 1980-х годов только выходцы из стран Северной Африки, включая членов семей работоспособных иммигрантов и нелегальных резидентов, могли, по разным оценкам, насчитывать до 3–4 млн человек, то есть около 7% населения Франции. Положение обострялось тем, что иммигранты концентрировались в основном в крупных городах, а это создавало преувеличенное представление об их численности. В этих условиях лозунг лепенистов фактически провозглашал право французов сопротивляться культурной и экономической экспансии со стороны иммигрантского населения. Подобная позиция снискала массовую поддержку, и к концу 1980-х годов на волне триумфальных для Ле Пена выборов 1988 года НФ насчитывал около 100 тыс. членов и 200 тыс. сочувствующих.

Выход Фронта на новый уровень системности сопровождался модернизацией партийной структуры. В новый век партия входит с разветвлённой организацией, особое место в которой занимают молодёжное подразделение – Национальный фронт молодёжи – и Департамент защиты и безопасности. Деятельность последнего, являющегося фактически боевым подразделением Фронта, нередко выходит за рамки собственно охранных функций: члены ДЗБ неоднократно уличались в противоправных действиях дискриминационного и ксенофобского характера (оскорбление и избиение иммигрантов и т.п.), тем самым олицетворяя связь Фронта с внесистемным компонентом французских ультраправых, то есть теми ультра, чьи методы выходят за рамки существующего права.

В 1990-е годы Фронт добился дальнейшего улучшения своих электоральных показателей, прежде всего на локальном и региональном уровнях. С 1986 по 1998 год Фронт вдвое увеличил число своих представителей в региональных органах власти (со 137 до 275). В 1995 году Фронт установил контроль (впоследствии утерянный) над муниципалитетами Тулона, Витроля, Мариньяна.

Успеху Фронта на локальном уровне способствовала дезориентация в рядах партий традиционного истеблишмента, что проявилось в практике формирования предвыборных коалиций (подчас негласных) в избирательных округах традиционными правыми совместно с НФ. Зародившаяся в годы триумфа левых в период первого президентского мандата Ф. Миттерана, в локальных масштабах эта практика сохранялась и в 1990-е годы. Следует отметить, что показатели НФ для выборов этого уровня редко превышали 4%. С учётом этого факта успехи Фронта на юге Франции и в мегаполисах указывают на жёсткую территориальную локализованность электоральной базы партии: НФ добивается успеха в первую очередь в городах со значительной долей некоренного инокультурного населения. При этом поддержка возрастает в прямой зависимости от уровня выборов: доля НФ на региональных выборах и выборах в Национальное собрание (в первом туре) составляет от 9 до 15%, стабильно увеличиваясь на протяжении 1990-х годов, а на президентских выборах фиксируется на чуть более высоком уровне – от 14,39% в 1988 году до 16,86% – в 2002-м. Это указывает на харизматический характер электоральной мотивации сторонников партии – фактор, который может стать проблемой для НФ после неизбежного в ближайшее десятилетие отхода Ле Пена от активной политической деятельности.

Президентская кампания 1988 года показала, что значительную часть лепеновского электората составляют высококвалифицированные профессионалы (21% в 1988 г.). Именно эта группа является в первую очередь рецептором и транслятором в среде элиты концептуальной, рафинированной части партийного дискурса. Последний же, в свою очередь, основывается на концептуальных разработках “новых правых”. К концу 1980-х годов в руководство Фронта входят такие идеологи неоконсервативного крыла этого движения, как Б. Мегрэ и Ж.-И. Ле Галлу. С другой стороны, влияние национал-революционного крыла “новых правых” прослеживается в явном антиамериканизме и антиглобализме партийной риторики. Партия резко критикует ныне реализующуюся модель европейской интеграции, превращающую Европу в “Федерацию под каблуком Нового мирового порядка”, и выступает за сохранение “Европы наций”.

В духе обычной для системных правых радикалов риторики выдержаны строки программы НФ, посвящённые иммиграционной проблеме. Фронт негативно оценивает мультикультурный проект интеграции иммигрантов. Последний вариант партийной программы предполагает возможность натурализации только на базе ассимиляционного подхода: кандидат должен продемонстрировать готовность воспринять “духовные ценности, обычаи, язык и принципы, образующие основу французской цивилизации”. В целом Фронт исповедует ярко выраженный рестрикционный подход к иммиграционной проблематике. Организациям иммигрантов должен быть запрещён доступ к социальным фондам, французы должны иметь приоритет перед иммигрантами при трудоустройстве и найме жилья и т. д.

Следует отметить, что дискурс НФ в этой части носит достаточно противоречивый характер. С одной стороны, стремящиеся к респектабельности идеологи Фронта апеллируют в своей риторике к политико-культурному критерию национальной идентификации: отсюда уважительные упоминания о мусульманах, воевавших за Францию, систематическое дезавуирование антисемитских и ревизионистских – отрицающих реальность холокоста и других преступлений нацизма – высказываний членов партии, существование отдельной дочерней структуры НФ, объединяющей евреев–сторонников партии, и т. д. С другой стороны, уже сами эти факты указывают на некоторую уязвимость идеологии Фронта в этом аспекте и позволяют считать её националистической не столько в русле широко распространённой ныне гражданской/либеральной парадигмы национализма, сколько в русле национализма этнокультурного, на данном этапе куда более разрушительного. В этом смысле идеология Фронта вполне укладывается в рамки французской ультраправой традиции с присущим ей сочетанием политико-культурного национализма, антисемитизма и консервативного социального проекта.

Рост поддержки Фронта в 1990-е годы, невзирая на откровенно антииммигрантскую программу Ле Пена (а скорее – именно благодаря ей), на спорадические всплески антисемитской риторики партийного руководства и резкую критику европейской интеграционной модели, стал симптомом глубокого кризиса традиционной для Франции либеральной системы ценностей. В условиях, когда политический истеблишмент дезориентирован и не может дать понятный обществу ответ на иммиграционный и глобализационный вызовы национальной идентичности, общество отдаёт свой голос тем, кто предлагает простое и, как кажется многим, эффективное решение проблемы.

К числу системных союзников Фронта принадлежит большая группа организаций, обеспечивающих трансляцию идеологии НФ в соответствующих профессиональных, социальных и этнических группах. Партийный дискурс модернизируется: правые радикалы всё чаще используют в своих целях идеологемы либерально-демократического понятийного ряда (“антирасизм”, “свобода слова” и т. д.). В этом контексте симптоматично звучит название дружественного Национальному фронту Альянса против расизма и за уважение христианской и французской идентичности.

Следствием усиления влияния Фронта стала инкорпорация некоторых элементов его дискурса в идейный словарь не только традиционных правых, но и – в отдельных случаях – левых политических сил (мы оставляем в стороне вопрос об успешности этих попыток). На протяжении 1990-х годов Фронт вынуждал системных акторов играть на незнакомом им радикальном поле, что ещё более осложняло внутриполитическую ситуацию. Прочное положение, занятое НФ на политической арене, не поставил под сомнение даже его раскол. В 2002 году Ле Пен добивается выхода во второй тур президентских выборов. Обеспокоенность вопросом личной безопасности (а этим мотивировали свой выбор 74% проголосовавших за Ле Пена) сплотила вокруг лидера НФ как его традиционных приверженцев, так и сторонников умеренных правых (12% проголосовавших за Ле Пена), социалистов (7%) и умеренных (13%). Вместе с тем можно предположить, что президентская кампания 2002 года подвела черту под определённым этапом развития Национального фронта и выявила трудности, с которыми Фронту, видимо, предстоит столкнуться в недалёкой перспективе.

Шокирующий успех Ле Пена в I туре показал со всей ясностью угрозу, нависшую над традиционными системными политическими семьями. Осознание опасности вылилось в мобилизацию бульшей части истеблишмента перед вторым туром президентских выборов и в контексте последующих выборов в Национальное собрание – мобилизацию, подкреплённую на уровне электората массовым консенсусом демократических и либеральных сил. Закрепление обозначившейся тенденции как на уровне элит, так и на уровне электората может затруднить дальнейшую экспансию НФ в системном поле.

Вместе с тем мощным фактором, обеспечивающим популярность лозунгов НФ на долгосрочную перспективу, является всё более остро ощущаемая в стране иммиграционная проблема. Не имеющая решения в рамках ныне доминирующей либеральной ценностной парадигмы, эта проблема неизбежно будет провоцировать отход от последней, и в этом контексте шансы НФ навязать обществу свой дискурс в качестве доминирующего кажутся достаточно высокими.

Успешный опыт Национального фронта, ставшего самой массовой системной политической организацией ультраправого толка в сегодняшней Европе, подтвердил репутацию Франции как лаборатории политической практики. На французской почве возник и другой компонент современного правого радикализма – политико-философская школа “новых правых”, внёсшая основной вклад в обновление идеологического базиса ультраправых. Зародившееся в конце бурных 1960-х в среде молодых университетских интеллектуалов движение “новых правых” являло собой реакцию как на кризис традиционного западного социума, так и на политический и интеллектуальный вызов последнему со стороны левых и ультралевых. Возникшая в 1969 году Группа исследования и изучения европейской цивилизации ГРЕСЕ (Groupement de recherchй et d’etudes pour la civilization europeenne, GRECE), формально декларировав свою отстранённость от конкретной политики, выдвинула лозунг “правого грамшизма”. Речь шла о необходимости преодоления левого дискурса, доминирующего в современной западной политической культуре, посредством выработки конкурентоспособной в новых условиях правой идеологии. Установление культурного господства рассматривалось как необходимое условие для последующего завоевания политической власти.

В основу “новой правой” идеологии был положен тезис о кризисе современной европейской цивилизации. Ответственность за кризисное состояние общества возлагается на нивелирующее эгалитаристское начало, воплощённое в господствующих ныне идеологиях и моделях поведения – христианстве с его концепцией уникальности истины и единого для всех пути спасения, либерализме с его индивидуализмом и идеей естественных прав человека и, наконец, марксизме/социализме, породившем идеологию социально-экономического детерминизма, обезличивания и унификации.

Позитивная часть программы “новых правых” предполагала поиск и возрождение изначальных основ европейской цивилизации (отсюда – интерес к дохристианскому прошлому Европы и индоевропейской мифологии), провозглашение права на культурную самобытность (отсюда – полное неприятие “американизации” Европы и экспансии нивелирующей массовой культуры). Политическим выражением этой программы стали лозунги “этноплюрализма” и “третьего пути” как панацеи, способной уберечь Европу как от Сциллы индивидуализма, так и от Харибды эгалитаризма и унификации.

Легко заметить, что “новый правый” дискурс отнюдь не идентичен риторике правых радикалов, не говоря уже о существенном различии форм организации этих феноменов. Однако, не умаляя значения этих различий, можно указать и на то, что позволяет рассматривать эти явления как родственные. На программном, мировоззренческом уровне это общее для “новых правых” и традиционных ультраправых осознание европейской цивилизационной идентичности как значимой. Набирающий ныне силу феномен европейского цивилизационного национализма, характерного для большинства европейских праворадикальных движений, находит мощное теоретическое обоснование в концепциях “третьего пути” и “этноплюрализма”.

На конкретно-политическом уровне многие идеологи “новых правых” принимают непосредственное участие в деятельности праворадикальных организаций.

“Новые правые” изначально позиционируют себя как “лабораторию идей”. В 1970-е годы ГРЕСЕ уже является центром общеевропейской сети региональных организаций, клубов и периодических изданий, возникших в Западной Германии, Бельгии, Италии, Швейцарии, Австрии.

Усиление позиций Национального фронта в 1980-е годы приводит к оттоку части теоретиков “новых правых” в руководство Фронта. С другой стороны, обостряется идейная конкуренция внутри самого движения: с ГРЕСЕ порывает являющийся вторым интеллектуальным полюсом “новых правых” Клуб часов, дрейфующий в сторону неоконсерватизма англо-американского образца. Кризис, однако, позволяет движению перестроиться и уточнить в новых условиях некоторые аспекты своей концепции. В 1993 году возникает ассоциация “Европейская синергия”, в задачу которой входит усиление общеевропейского характера движения и формирование единой сети “новых правых” в Европе. Одновременно более явный характер приобретает антиамериканская и антиглобалистская составляющая риторики “новых правых”, что можно расценивать как логичное развитие концепции “третьего пути” в условиях краха биполярной системы и прогрессирующего ослабления левого конкурента “новых правых”.

Влияние “новых правых” на европейский политический пейзаж реализуется не только в рамках институализированного праворадикального лагеря. Избранная движением позиция надпартийности в сочетании с практикой “энтризма” – проникновения во властные структуры и группировки элиты – позволила распространить влияние “новых правых” на традиционный политический истеблишмент, а также на часть государственного аппарата.

Национальный фронт является отнюдь не единственным элементом многочисленной и разнородной семьи французских ультраправых. Немецкие исследователи Грес, Яшке и Шенекас склонны дифференцировать её по смешанному критерию политической практики и идеологической принадлежности. В соответствии с этим отдельно рассматриваются:

- Национальный фронт с его сателлитами (ориентация на парламентский путь борьбы, умеренность лозунгов);

- традиционные ультраправые – прежде всего группа Oeuvre Francaise (Французское дело) П. Сидо, ведущая свою родословную с первых послевоенных лет;

- неонацисты – FANE (Федерация национального и европейского действия), FNE (Национальные европейские фаши).

Кроме того, особняком в этой схеме стоят движение “новых правых” и моррасисты (“Новое роялистское действие”).

Эта типология, однако, игнорирует внутреннюю неоднородность выделяемых групп и, наоборот, генетическую близость элементов, формально относящихся к разным группам. Более убедительную концепцию структурирования французских правых радикалов создал П. Тагиеф, выделивший национал-либеральный, национал-популистский и национал-революционный типы правого радикализма. При этом “популизм” рассматривается в первую очередь как формальный и лишь отчасти как идейный маркер. Соответственно, в рядах популистского, по классификации Тагиефа, Национального фронта могут находить пристанище как либеральные (системные), так и революционные (внесистемные) националисты. Этой неоднородностью, а равно и столкновением личных амбиций, был, в частности, вызван внутрипартийный конфликт 1998 года, итогом которого стал выход из партии группы “либерала” Б. Мегрэ, создавшего собственное Национальное республиканское движение (НРД). Схожесть программ НРД и НФ приводит партии к конкуренции на общем электоральном поле. В итоге, в 2001 году НРД отвоёвывает у лепенистов Тулон, Витроль и Мариньян, однако конкурировать с НФ в национальном масштабе пока не может.

К антисистемным “национал-революционерам” относится значительная группа организаций, взявших за основу выдвинутые идеологами “новых правых” тезисы о “третьем пути” и отказе от “иудео-христианского багажа” европейской цивилизации. В 1980-е годы на этом поле активно действуют Националистическое революционное движение (позже “Третий путь”), уже упоминавшиеся FANE и FNE, Французская националистическая партия, Партия новых сил, отколовшаяся в 1974 году от Национального фронта, Французская и европейская националистическая партия. Среди групп этого типа весьма популярны идеи европейского национализма, возникающего на базе европейской цивилизационной идентичности и по сути своей противоположного ныне формирующейся в Евросоюзе европейской гражданской идентичности.

Контингент подобных организаций составляет преимущественно молодёжь. Помимо лепеновского Национального фронта молодёжи на разных этапах в 1980–1990-е годы доминирующими молодёжными объединениями были Группа союз и оборона (GUD), Национально-революционная молодёжь, Союз защиты студентов-националистов. Наличие в их рядах большого количества скинхедов привносит в их дискурс отчётливый контркультурный характер. Группы активно контактируют со своими зарубежными аналогами в рамках трансевропейской сети сторонников “третьего пути” “Туле”, базирующейся в Германии, а также иных сетевых структур (скинсети, нацисети и т. д.).

Суммируя всё вышесказанное, можно констатировать, что именно во французской версии, как в капле воды, отразились некоторые черты, типичные для европейского праворадикального движения в целом. Высокий удельный вес проблемы иммигрантов в мотивации ультраправых, существенное обновление идейно-философского фундамента и появление конкурентоспособной идеологии “новых правых” в условиях дезориентации традиционных политических сил приводят к росту массовости и электоральной успешности праворадикальных организаций.

Ультраправые в Бельгии: регион против государства

Особенности Бельгии как лингвистической федерации отражены и в структуре праворадикального движения, расколотого по языковому принципу.

На территории Фландрии базируется наиболее активный и успешный компонент бельгийского ультраправого лагеря – партия Vlaams Blok (Фламандский блок, ФБ), в 2004 году переименованная во “Vlaams Belang” (“Фламандский интерес”). Возникший в 1977 году, первое десятилетие своего существования Блок демонстрировал электоральные показатели, характерные для традиционной маргинальной партии. На этом этапе пределом успеха для Блока были два места в местных и провинциальных ассамблеях и одно место в парламенте.

Перелом наметился в конце 1980-х годов: на общенациональных выборах 1987 года Блок получил 3% голосов и три места в парламенте, а через год на местных выборах завоевал 23 места в 10 муниципальных советах. На парламентские выборы 1991 года партия вышла – наряду с традиционными для правого дискурса лозунгами борьбы с преступностью и повышения рождаемости – под лозунгами полной независимости Фландрии и отказа от интеграции иммигрантов неевропейского происхождения. Ноябрьские выборы 1991 года принесли Блоку 10,4% голосов фламандских избирателей, что позволило увеличить представительство ФБ в обеих палатах бельгийского парламента с 3 до 18 депутатов. Этот ошеломивший противников Блока результат показал правильность избранных партией программных приоритетов. Рост числа иммигрантов-неевропейцев в страны ЕС и их концентрация в крупных городах породили ситуацию социокультурного шока, благоприятную для усиления ксенофобских настроений в среде коренного населения. Более 65% проголосовавших за ФБ поддержали позицию Блока в отношении иммигрантов. В 1993 году 54% опрошенных бельгийцев полагали чрезмерным количество проживающих в Бельгии иммигрантов извне ЕС, а 32% вообще выступали против приёма таковых из наиболее “проблемного” региона – стран Южного Средиземноморья.

С другой стороны, партия умело использовала напряжение, десятилетиями нараставшее в отношениях двух конституировавших бельгийское государство субъектов – Фландрии и Валлонии. Рост региональных диспропорций, ставший следствием модернизации бельгийской экономики в 1950–1960-х годах, привел к существенному снижению доли франкоговорящей Валлонии в бельгийских ВВП и экспорте. При этом франкоговорящая община сохраняла доминирующие позиции в бельгийской политике, что, по мнению фламандских националистов, никак не соответствует реальному весу региона.

Успех Блока в начале 1990-х годов стал симптомом кризиса бельгийского политического истеблишмента. 32% сторонников ФБ в качестве мотива голосования назвали разочарование в деятельности традиционных партий. 21% проголосовавших за Блок ранее поддерживали социалистов, 14,2% голосов уступили Блоку христианские демократы.

Последующее десятилетие стало периодом успешного проникновения Блока в истеблишмент. На муниципальных выборах 1994 года Блок получает 204 места в 86 муниципальных советах (против 23 мест в 10 советах на выборах 1988 г.) и, опираясь на 28% голосов, формирует крупнейшую фракцию в городском совете Антверпена. На парламентских выборах 1999 года Блок обходит фламандских социалистов с результатом 15,4%, что позволяет ему провести в общей сложности 43 депутата в бельгийский и фламандский парламенты. XXI век ФБ встретил, взяв под контроль по итогам местных выборов Антверпен (33% голосов), Мехелен (26%) и являясь крупнейшей фламандоязычной партией Брюсселя (4,5% на выборах 1999 г.).

Осенью 2004 года по решению суда ФБ был распущен по обвинению в пропаганде расизма, однако месяцем позже воскрес как партия “Vlaams Belang” (“Фламандский интерес”, ФИ). Программа ФИ в настоящее время основывается на всё тех же доказавших свою популярность установках: достижение независимости Фландрии и ужесточение иммиграционного режима. Антиваллонские и антибельгийские настроения электората ФИ подогреваются тезисами об экспансии франкофонного населения во фламандские районы и “подкармливании” отстающей Валлонии за счет процветающей Фландрии.

Нынешние тенденции регионального развития действительно выглядят неутешительно для сторонников единой федеративной Бельгии. В 2001 году уровень безработицы в Валлонии более чем в два раза превышал аналогичный показатель для Фландрии, а валлонский ВВП на душу населения был в среднем на треть ниже фламандского.

В равной степени благоприятствует росту популярности ФИ и ситуация с иммигрантами, число которых продолжает возрастать. Выступая за ужесточение иммиграционного законодательства, националисты выдвигают лозунг так называемой “гуманной репатриации”, в соответствии с которым Бельгия должна инвестировать капитал в страны-источники массовой иммиграции, дабы способствовать их экономическому прогрессу и тем самым ослабить давление иммиграции на Западную Европу.

Характерной чертой, сближающей ФИ с некоторыми другими европейскими праворадикальными движениями, является апелляция к ценностям демократии и критика национального истеблишмента за отход от демократических норм управления. Партия, в частности, выступает за внедрение в политическую практику референдумов и прямые выборы мэров. Лозунг “Больше демократии” определяет и отношение ФИ к Европейскому Союзу. Будучи в известном смысле ультраевропейцами, апеллирующие к европейской цивилизационной идентичности фламандские радикалы критикуют органы ЕС за закрытость и бюрократизм.

Лозунги “прямой демократии” дополняются в дискурсе ФИ – и это тоже характерно для многих праворадикальных группировок сегодняшней Европы – лозунгом защиты прав человека и борьбы с дискриминацией. Этот на первый взгляд парадоксальный элемент дискурса не так уж парадоксален, если вспомнить, что еще в начале 1980-х годов французский Национальный фронт выдвигает лозунг о “праве на различие”. За двадцать истекших с той поры лет социокультурная ситуация в Европе ещё более усложнилась. Превращение ЕС в мультикультурное общество, заметная этнизация социальных феноменов, в том числе преступности, адаптивная политика “политической корректности” и “позитивной дискриминации” послужили благоприятной средой для заимствования тезисов правозащитного дискурса идеологами европейских правых радикалов.

Имея собственную молодёжную организацию, ФИ также сотрудничает с рядом студенческих праворадикальных организаций, базирующихся в университетских городах Фландрии (Гент, Левен, Антверпен и др.), а также с локальными контркультурными правоэкстремистскими структурами. Среди последних – Фламандская молодёжь Мехелена, Форпост, TAL, скингруппы. Группы, насчитывающие от десятка до сотни членов, выполняют функции боевых отрядов партии и пользуются покровительством депутатов от ФИ.

Внесистемный компонент фламандских правых радикалов представлен открыто неонацистскими организациями: группа VMO (Vlaams Militanten Orde- Odal) и VNF (Фламандский национальный фронт).

Лагерь франкоязычных бельгийских ультраправых сильно отличается от своего фламандского аналога как структурно, так и по идеологии и потенциалу политического действия. Системным ядром лагеря ультраправых франкофонов до недавнего времени могла считаться партия Национальный фронт, во всём, вплоть до символики, ориентирующаяся на своего французского тёзку. Однако даже на пике своей популярности, в первой половине 1990-х годов, бельгийский Национальный фронт привлекал голоса не более чем 5,2% избирателей Валлонии и Брюсселя. Последующие годы ознаменовались падением популярности партии, и в настоящее время НФ представлен в парламенте всего одним депутатом.

Отчасти снижение поддержки НФ было обусловлено возникновением в 1997 году Нового фронта Бельгии. Действующий на том же электоральном поле, НФБ оттянул на себя поддержку части традиционных приверженцев НФ. На выборах 1999 года в Брюсселе НФБ завоевал 21,3% голосов, снизив долю проголосовавших за НФ до 2,6 %. С другой стороны – и это заметно по итогам последних парламентских выборов – снижается и совокупная поддержка системных ультраправых франкофонов. Особенно это заметно на примере того же Брюсселя, где за НФБ и НФ проголосовало в общей сложности 3,9% – по сравнению с 7,5%, завоёванными в 1995 году. При этом поддержка фламандских ультраправых в Брюсселе возросла с 3 до 4,5%.

В этом контексте стоит обратить внимание на то, что валлонские и фламандские ультраправые по-разному видят перспективы бельгийской государственности. Фламандские националисты рассматривают последнюю как анахронизм, сдерживающий развитие Фландрии. Членам Нового фронта, напротив, “запрещено всякое проявление симпатии к врагам бельгийской нации”. В конкуренции двух уровней идентичности, как видим, побеждает бывшая субнациональная – фламандская, на данном этапе демонстрирующая больший мобилизационный потенциал. Это подтверждается и данными социологических наблюдений: на рубеже веков 47% бельгийцев ставили на первое место в шкале лояльностей регион и лишь 39% – страну. Можно поэтому предположить, что более успешно франкофонный вариант правого радикализма в Бельгии может развиваться на базе не бельгийской, а валлонской (а в перспективе – французской) идентичности и, следовательно, в русле французского правого радикализма.

Некоторые выводы

Проведённый анализ демонстрирует, как политические феномены, принадлежащие к одной политической семье, способны в перспективе привести к разнонаправленным политическим последствиям. Наиболее успешные ультраправые, выросшие на бельгийской почве, объективно являются могильщиками бельгийского государства, в то время как французские ультраправые, последовательно пробивающие себе дорогу в политический истеблишмент, выступают в роли государственников и хранителей национальных ценностей.

Дополнительным фактором усиления ультраправых стал упадок традиционно доминировавших политико-философских парадигм и соответствующих групп политического истеблишмента многих европейских стран, ставший результатом распада биполярной системы и наступившей идеологической дезориентации.

Главным ресурсом концептуальной модернизации праворадикального лагеря становится школа “новых правых”, концептуальные наработки которой позволяют правым радикалам успешно конкурировать с традиционно доминировавшими идеологиями. Заимствование ряда понятий из либерально-демократического словаря в сочетании с использованием рафинированных тезисов “новых правых” позволяют правым радикалам отрешиться от имиджа “вечно вчерашних” маргиналов и предстать в образе динамичной силы, умеющей давать ответы на вопросы сегодняшнего дня.

Тэвдой-Бурмули Александр Изяславович – научный сотрудник ИЕ РАН, старший преподаватель МГИМО(У) МИД РФ

    http://www.right-world.net/news/475