Приближается наш самый великий праздник - День Победы. И снова либерал-фашистский интернационал будет пытаться принизить Подвиг наших отцов и дедов, отстоявших нашу страну и мир на земле, принизить, чтобы поставить под сомнение. И в очередной раз будут муссироваться миф о двух миллионах изнасилованных немок или кровавые злодеяния над белыми и пушистыми немцами.
Вот так, буквально одним росчерком журналистского пера, немцы превратились из агрессоров в «страдальцев», а красноармейцы, наоборот, из освободителей – в оккупантов и насильников. Массовые изнасилования, будто бы совершенные Красной армией в Германии в конце войны, являются одним из наиболее распространенных антироссийских мифов на Западе. Он начал использоваться практически сразу после конца войны, чтобы дискредитировать бывших союзников и идеологически обосновать предстоящие будни холодной войны. Практические все данные о тотальном изнасиловании Германии русскими варварами "историки" (в их числе и Энтони Бивор) берут, как правило, из книги Остина Дж. Аппа (Austin J. App) "Изнасилование женщин завоеванной Европы" (Ravishing the Women of Conquered Europe) опубликованной в апреле 1946 года. Правда, цифры изнасилованных советскими войсками немецких женщин там явно взяты с потолка. Так он пишет: "Никто точно не знает, сколько всего женщин было изнасиловано, но по оценкам врачей, в одном только Берлине не менее 100 000 женщин, в возрасте от 10 до 70 лет." А буквально на следующей странице он, описывая бесчинства наших солдат в Австрии, продолжает: "В одной только Вене они (советские солдаты) изнасиловали 100 000 женщин, причем не один раз, а по много раз, включая не достигших 10-летнего возраста девочек, и старых женщин." То есть, по его мнению, в каждом крупном городе советские солдаты насиловали в среднем по 100.000 женщин. При этом никакими документальными свидетельствами эти цифры не подкреплены. Не буду утверждать что ничего подобного не было, но то что не в таких масштабах это точно. Вот, например, что писал в 1945 году, Осмар Уайт австралийский военный корреспондент: "В Красной армии господствует суровая дисциплина. Грабежей, изнасилований и издевательств здесь не больше, чем в любой другой зоне окукупации. Дикие истории о зверствах всплывают из-за преувеличений и искажений индивидуальных случаев под влиянием нервозности, вызванной неумеренностью манер русских солдат и их любовью к водке. Одна женщина, которая рассказала мне большую часть сказок о жестокостях русских, от которых волосы встают дыбом, в конце концов была вынуждена признать, что единственным свидетельством, которое она видела собственными глаазами, было то, как пьяные русские офицеры стреляли из пистолетов в воздух или по бутылкам…"
С тех пор количество изнасилованных немок, румынских, венгерских, чешских и пр. женщин ежегодно неумолимо возрастает. Скоро окажется, что вся белая Европа - плод насильственной любви русских варваров. А как же было на самом деле?
В журнале Шпигель за 1975 год в 20м номере DER SPIEGEL 20/1975 vom 12.05.1975, Seite 70[Image] рассказывалось про тогда новые документы, найденные одним из редакторов Шпигеля в архивах С.Ш.А, касающиеся приказов из советских военных штабов, приговоров судов, дневников /высказываний красноармейцев. В статье упоминается:
Малиновский ( в связи с определенными беспорядками при наступлении на Румынию осенью 1944 года), принявший решительные меры. Последовал ряд наказаний и приговоров военных судов. Контакты с гражданским населением были ограничены и от солдатов под угрозой наказания требовали, чтобы "во внешнем поведении военное достоинство и выправку сохранять", "не разрешай себе ничего, что твоей чести претит".
При вступлении в Венгрию снова были нарушения дисциплины. Тогда последовало обращение-предостережение военного совета 3-го Украинского Фронта: "Не причиняй мирному населению вреда. Не разрешай себе ничего, что твоей чести претит и твое славное имя чернит. Где бы ты ни был, веди себя всегда так, чтобы твое поведение вызывали уважение перед Красной Армией и нашей Страной. Все должны видеть, что Красная Армия -сильнейшая и ее солдаты - храбрейшие, отважнейшие и в то же время наиболее цивилизованные и дисциплинированные."
Данный указ однако нарушался. Тогда НКВД ввело спецподразделения, которые с провинившимися жестко обходилось; как только они (НКВД) начинали свою деятельность, не воруется и не грабится - их жесткие наказания действуют устрашающе. Советские офицеры пристреливали насильников - теперь ссылаясь на указ. Каждый красноармеец, офицер ли солдат ли, мог убить боевого товарища, если тот нарушил приказ Сталина.
В то же время плакаты пропагандистов призывали к отмщению над фашистскими кровавыми убийцами. Вскоре, однако, военачальники пришли к выводу, что данные эмоциональные призывы подрывают дисциплину. 2-й Белорусский Фронт запретил в одном приказе любое мародерство в Восточной Пруссии, другие приказы за изнасилования и преднамеренное разрушение немецкого имущества предполагали жесткие наказания.
29 января по приказу Маршала Жукова во всех батальонах 1-го Белорусского Фронта был зачитан приказ, который запрещал красноармейцам, "притеснять немецкое население, грабить квартиры и сжигать дома". В тоже время должен был быть также зачитан пред. приказ Сталина:
"Офицеры и красноармейцы! Мы идем в страну противника. Каждой должен хранить самообладание, каждый должен быть храбрым...Оставшееся населения на завоеванных областях, независимо от того немец ли, чех ли, поляк ли, не дожен подвергаться насилию. Виновные будут наказаны по законам военного времени. На завоеванной территории не позволяется половые связи с женским полом. За насилие и изнасилования будут виновные расстреляны. "
При такой доле изнасилованных в послевоенном населении минимум половина людей соответствующего возраста должна знать конкретные факты изнасилований, соответственно информация о таком массовом явлении должна фиксироваться путем социальных опросов современников тех событий. Между тем сторонники версии о массовых изнасилованиях, насколько известно нам, ни разу не использовали этот очевидный источник, предпочитая абстрактные рассуждения о влиянии массовых изнасилований на психологию восточных немцев.
Ну а что касается «массовости» изнасилований, то против этого также свидетельствуют рассказы очевидцев расстрелов тех действительных насильников, которых выявляли в Красной армии.
Так, глава советской оккупационной зоны в Австрии Иван Конев отдал приказ[Image] «воздерживаться от политики мести» и «принимать решительные меры ко всем случаям незаконных конфискаций и насилия». Фронтовая молва приписывала Коневу особую жестокость, в период командования 1-м Украинским фронтом, рассказывали о расстреле 40 солдат и офицеров перед строем.
Аналогичные жесткие меры применялись в Румынии. Исследователь В.П.Брюхов вспоминает случай, когда один из офицеров его полка вместе с механиком своего танка попытался изнасиловать румынскую девушку, а когда та попыталась сбежать — застрелил ее.
«На следующий день приходят ее родители с местными властями к нам в бригаду. А еще через день органы их вычислили и взяли — СМЕРШ работал неплохо. Иванов сразу сознался, что стрелял, но он не понял, что убил. На третий день суд. На поляне построили всю бригаду, привезли бургомистра и отца с матерью. Механик плакал навзрыд. Иванов еще ему говорит: «Слушай, будь мужиком. Тебя все равно не расстреляют, нечего нюни распускать. Пошлют в штрафбат — искупишь кровью». Когда ему дали последнее слово, тот все просил прощения. Так и получилось — дали двадцать пять лет с заменой штрафным батальоном. Лейтенант встал и говорит: «Граждане судьи Военного трибунала, я совершил преступление и прошу мне никакого снисхождения не делать». Вот так просто и твердо. Сел и сидит, травинкой в зубах ковыряется. Объявили приговор: «Расстрелять перед строем. Построить бригаду. Приговор привести в исполнение». Строились мы минут пятнадцать двадцать. Подвели осужденного к заранее отрытой могиле. Бригадный особист, подполковник, говорит нашему батальонному особисту, стоящему в строю бригады: «Товарищ Морозов, приговор привести в исполнение». Тот не выходит. «Я вам приказываю!» Тот стоит, не выходит. Тогда подполковник подбегает к нему, хватает за руку, вырывает из строя и сквозь зубы матом: «Я тебе приказываю!!» Тот пошел. Подошел к осужденному. Лейтенант Иванов снял пилотку, поклонился, говорит: «Простите меня, братцы». И все. Морозов говорит ему: «Встань на колени». Он это сказал очень тихо, но всем слышно было — стояла жуткая тишина. Встал на колени, пилотку сложил за пояс: «Наклони голову». И когда он наклонил голову, особист выстрелил ему в затылок. Тело лейтенанта упало и бьется в конвульсиях. Так жутко было…. Особист повернулся и пошел, из пистолета дымок идет, а он идет, шатается, как пьяный. Полковник кричит: «Контрольный! Контрольный!» Тот ничего не слышит, идет. Тогда он сам подскакивает, раз, раз, еще.
Что мне запомнилось, после каждого выстрела, мертвый он уже был, а еще вздрагивал. Он тело ногой толкнул, оно скатилось в могилу: «Закопать». Закопали. «Разойдись!» В течение пятнадцати минут никто не расходился. Мертвая тишина. Воевал он здорово, уважали его, знали, что румыны сожгли его семью. Мог ведь снисхождения просить, говорить, что случайно, нет…. После этого никаких эксцессов с местным населением у нас в бригаде не было».
Вот еще одно свидетельство тех лет. Военная прокуратура 2-го Белорусского фронта в донесении генерал-майора Ясина оценивает общий уровень преступности в 1945 году следующим образом: «Если расстрелы немцев в настоящее время почти совсем не наблюдаются, а случаи грабежа носят единичный характер, то насилия над женщинами все еще имеют место». Однако число таких преступлений, видимо не столь велико, так как написавший отчет генерал-майор Ясин обещал: «5 мая я представляю Военному совету фронта очередную докладную записку по этому поводу, в которой дам подробный анализ всех фактов неправильного отношения к немецкому населению, которые будут зафиксированы за период с начала издания этих документов». Если бы обсуждаемых инцидентов было несколько сотен, это было бы просто невозможно. Точных цифр Ясин не приводит, но сообщает, что в каждом населенном пункте зафиксировано 2–3 подобных случая.
Демонизированный Илья Эренбург так объяснял в своих воспоминаниях это «прощение немцев»: «Русский человек добродушен, его нужно очень обидеть, чтобы он рассвирепел; в гневе он страшен, но быстро отходит. Однажды я ехал на «виллисе» к переднему краю — меня попросили среди пленных отыскать эльзасцев. Шофер был белорусом; незадолго до этого он узнал, что его семью убили немцы. Навстречу вели партию пленных. Шофер схватил автомат, я едва успел его удержать. Я долго разговаривал с пленными. Когда мы ехали назад, на КП шофер попросил у меня табаку. С табаком тогда было плохо, накануне раздобыв в штабе дивизии две пачки, я одну отдал водителю. «Где же твой табак?» Он молчал. Наконец ему пришлось признаться: «Пока вы разговаривали с вашими французами, фрицы меня обступили. Я спросил, есть ли среди них шоферы. Двое шоферов было, я им дал закурить. Здесь все начали клянчить... Одно из двух — или пускай их всех убивают, а если нельзя, так курить-то человеку нужно...».
Вот небольшой отрывок из дневника Ильи Эренбурга (Люди, годы, жизнь", книга пятая, "Советский писатель", 1966).
«В Эльбинге я увидел необычайную очередь: тысячи жителей города жаждали проникнуть в тюрьму. Я обратился к одному, на вид самому миролюбивому: «Зачем вам здесь стоять на холоду? Покажите мне город, вы, наверное, знаете, в каких кварталах еще стреляют...» Он вначале сетовал — потерял свое место в очереди, говорил, что тюрьма теперь самое безопасное место: русские, наверно, поставят охрану и можно будет спокойно переждать; он несколько успокоился, только когда я обещал вечером его доставить в тюрьму. Это был вагоновожатый трамвая, Я его не спрашивал о Гитлере — знал, что он ответит.
Он рассказал, что его док сгорел, он едва успел выскочить в одном пиджаке. День был холодный. Мы проходили мимо магазина готового платья, на улице валялись пальто, плащи, костюмы. Я сказал, чтобы он взял себе пальто. Он испугался: «Что вы, господин комиссар! Это ведь трофеи русских...» Я предложил ему выдать письменное удостоверение; подумав, он спросил: «А у вас есть печать, господин комиссар? Без печати это не документ, на слово никто не поверит».
По Растенбургу меня водил мальчик Вася, которого немцы пригнали из Гродно. Он рассказал, что работал в доме богатого немца, на груди у него была бирка, все на него кричали. Теперь он шел рядом со мной, и встречные немцы учтиво его приветствовали: «Добрый день, господин Вася!»
Позднее в западногерманской печати много писали о «русских зверствах», стремясь объяснить приниженное поведение жителей естественным ужасом. По правде сказать, я боялся, что после всего учиненного оккупантами в нашей стране красноармейцы начнут сводить счеты. В десятках статей я повторял, что мы не должны, да и не можем мстить —мы ведь советские люди, а не фашисты. Много раз я видел, как наши солдаты, хмурясь, молча проходили мимо беженцев. Патрули ограждали жителей. Конечно, были случаи насилия, грабежа —в любой армии имеются уголовники, хулиганы, пьяницы; но наше командование боролось с актами насилия. Не произволом русских солдат следует объяснить угодливость гражданского населения, а растерянностью: мечта рухнула, дисциплина отпала, и люди, привыкши шагать по команде, заметались, как стадо испуганных овец. Я радовался победе, близкому концу войны. А глядеть вокруг было тяжело, и не знаю, что меня больше стесняло — развалины городов метель из пуха на дорогах или приниженность, покорность жителей. В те дни я почувствовал, что круговая порука связывает свирепых эсэсовцов и мирную госпожу Мюллер из Растенбурга, которая никого не убивала, а только получила дешевую прислугу — Настю из Орла.
… Я получил много писем от фронтовиков, возмущенных обращением леди Гибб. (Кажется, еще больше писем получила леди — мне потом рассказывали, что почтальоны в небольшом городе, где она проживала, были подавлены лавиной русских писем.) Между тем леди Гибб случайно оказалась в центре внимания: дело было, конечно, не в ней; начиналась борьба между людьми, решившими уничтожить фашизм, и вчерашними «мюнхенцами», сторонниками «мягкого мира». Не сердобольные христиане, а вдоволь циничные политики восставали против решения Ялтинской конференции отдать под суд военных преступников, разоружить Германию и заставить немцев участвовать в восстановлении разрушенных ими городов. Как это ни звучит парадоксально, но уже в конце 1944 года, когда немцы контратаковали в Эльзасе и в Арденнах, нашлись американцы и англичане, озабоченные тем, чтобы оставить Германии, «способной преградить путь коммунизму», хотя бы часть ее военной силы.
Брэйсфорд, автор книги, изданной в Англии в 1944 году, предлагал прежде всего помочь немцам восстановить города Германии, отказавшись от каких-либо репараций, обязать чехословаков обеспечить равноправие судетским немцам, а вопрос о том, должна ли Австрия составлять часть Германии, решить плебисцитом. Различные телеграммы ТАСС выводили меня из себя. В Америке открыли довольно необычную школу: военнопленные немцы готовились к карьере полицейских в оккупированной Германии; по словам американских газет, слушатели этой школы соглашались на замену фашистского режима демократическим, но настаивали, чтобы американцы финансировали восстановление немецких городов, разрушенных союзной авиацией.
Начиная с февраля 1945 года Гитлер начал спешно перебрасывать дивизии с Западного фронта на Восточный. Вполне понятно, что из двух зол гитлеровцы выбирали меньшее. Они успели убедиться, что союзники, занимая немецкие города, снисходительно относятся ко вчерашним нацистам. В Рейнской области сплошь да рядом на посту бургомистра оставался гитлеровец. Газета «Дейли телеграф» осудила английского офицера, позволившего итальянским и русским пленным уйти из имения немецкого помещика: «Такие меры разваливают сельское хозяйство Германии». В различные Экономические органы, создаваемые союзниками, включались крупные промышленники Рури, представители треста «ИГ». Видный американский публицист обнародовал книгу, где впервые провозглашал «атлантическую общность».
Как относились к побежденным немцам западные союзники. Генерал Эйзенхауэр, например, достаточно внятно и емко изложил свои воззрения на обустройство послевоенной Германии: «Все население Германии параноидально. И нет никаких причин обращаться вежливо с этими параноиками». Рузвельт в личных беседах высказывал более конкретные предложения: кастрировать все немецкое население («нацистов и не нацистов») или поставить его в положение, исключающее возможность продолжения рода.
Источник: http://varjag-2007.livejournal.com/807876.html
