Воспоминания ветеранов ВОВ
Черномордик Григорий Борисович
22 МЕСЯЦА В БРЯНСКИХ ЛЕСАХ.
Детские мои годы прошли в российской деревне Прыща, расположенной в глуши, на кромке Брянских лесов. Самая ближайшая "цивилизация" - железнодорожная станция Клетня, что находилась в 25 километрах от нас. Сам я родился в Новороссийске, откуда отец с семьей переехал на Брянщину. Когда-то Клетня и окружающие ее деревни входили в черту оседлости, поэтому здесь стали селиться еврейские семьи, но когда точно в Прыще появился мой дед Моисей, я не знаю. Дед работал сапожником и его профессию унаследовали его сыновья: мой отец Борис и его братья Давид и Макс. Только самый младший брат отца, Яков, работал закройщиком. Мой отец, Борис Моисеевич Черномордик, воевал на Первой Мировой Войне, вернулся с фронта Георгиевским кавалером, с двумя тяжелыми ранениями и отравленный газами.
В сороковом году я окончил школу-семилетку и уехал учиться в ФЗУ (фабрично-заводское училище) в город Бежицу. Так было решено на семейном совете, иного выхода не было: семья у отца состояла из пяти человек и мне, как старшему, надо было получать специальность и помогать поднимать на ноги младших. В январе следующего года ФЗУ преобразовали в РУ (ремесленное училище). Государство взяло нас, 1200 человек учащихся, на полное обеспечение: обмундировали, снабдили питанием и жильем.
ИЮЛЬ 1941 ГОДА
В конце июня, нас, 1200 ремесленников, отправили в лес копать противотанковый ров. Здесь собрали много людей, но было мало порядка. На нашу группу из сорока ребят, будущих токарей, выдали всего 10 лопат, которые все время гнулись и ломались, и их приходилось постоянно чинить. Еще хуже дело обстояло с питанием: имелась крупа, которую нам не в чем было варить. На третьи сутки от голода мы уже еле таскали ноги. Через десять дней, нас, измученных голодом и тяжелой работой привезли назад в училище и тех, кто был покрече, распределили по цехам военных заводов. К нашей радости в цехах нас сразу поставили к станкам, вместо ушедших в армию. Раньше нас и близко не подпускали к военным цехам, а тут вдруг выдали спецпропуска и мы стали точить головки снарядов. Шел июль месяц. Положение на фронте ужасное: армия отступала, население бежало на восток. Сводки Совинформбюро туманно сообщали о жестоких боях, но где происходили эти сражения и каков их результат - ни одного конкретного слова. По городу позли слухи, один страшнее другого: " ...вы слышали, немцы уже взяли...", и назывался город, возможно, еще не оставленный нашей армией, но уже обреченный... Фронт подходил к Брянску, через город пошел очередной вал беженцев и отступающая армия. И вот мы, трое друзей: я - семнадцатилетний, мой ровесник Исаак Гусаков и шестнадцатилетний Костя Веселов решили уйти в партизанский отряд, который собирался в моей деревне Прыща. Об этом я узнал, когда отец получил оружие: старый английский "винчестер" и несколько патронов к нему. У нас в доме отец хранил "наган" и мешочек с патронами к револьверу, и я знал, где они лежат. В тот день, когда к нашему ремесленному училищу подали железнодорожный состав для погрузки оборудования и отправки учеников в эвакуацию в Новосибирск, мы окончательно решили убежать на фронт. Ночью собрали свои узелки, спустились по трубе с этажа общежития наружу, постояли немного в темноте, и "встали на военную тропу", то есть, отправились на вокзал и поехали в сторону Клетни. Поезд прошел всего несколько остановок и встал, дальше пускали только воинские эшелоны. Утром седьмого августа 1941 года мы подошли к станции Жуковка, откуда ветка шла на Клетню, нам оставалось преодолеть еще 42 километра, включая два железнодорожных моста через Десну. На подходе к первому же мосту из кустов грозно прозвучал окрик: "Руки вверх!", клацнул затвор, загоняя патрон в канал ствола винтовки. Мы остановились, к нам подошли два красноармейца с винтовками наперевес и заставили нас лечь на землю. Вызвали начальника караула и под усиленным конвоем нас отправили в штаб стрелкового полка, где нам задали первый вопрос: "И куда вы ребята путь держите?". На наше счастье в штабе мы увидели знакомое лицо, это был один из наших бывших преподавателей в РУ. Нас сразу покормили. Комиссар полка , узнав, что мы собираемся добраться до Прыщи и вступить в местный партизанский отряд, усмехнулся, и предложил вступить добровольцами в их полк. Посовещавшись между собой, мы согласились, но с условием - направить нас только в разведку. Комиссар не возражал. Так, мы, трое необученных военному делу пацанов: Исаак Гусаков, Костя Веселов и я, стали полковыми разведчиками 991-го стрелкового полка 258-й Стрелковой дивизии. Разведчики, кадровые красноармейцы, встретили нас очень хорошо, стали знакомить нас с оружием, учили различным приемам владения им. Взвод был вооружен винтовками-"трехлинейками" с трехгранным штыком, раны от удара такого штыка были тяжелыми и долго не заживали, потом говорили, что этот штык запрещен какой-то международной конвенцией, и немцы, обнаружив у пленного красноармейца такой штык, убивали за него на месте...
Кроме "трехлинеек" взвод разведки имел на вооружении десятизарядные полуавтоматические винтовки СВТ, которые все возненавидели. При попадании в затвор даже песчинки, его сразу заклинивало, поэтому солдату окрестили эту "капризную" десятизарядку - "паркетной". Еще был у нас на весь взвод один ручной пулемет Дегтярева, мы не имели ни единого автомата, хоть и назывались громко и красиво - взвод полковой пешей разведки. Правда, в полку было два автомата, один у комполка, второй у его ординарца...
ОТСТУПЛЕНИЕ
Положение на фронте все ухудшалось. Ходили разные слухи, которые мы, рядовые, передавали друг другу, оглядываясь. Речь шла об измене среди старшего командного состава. Грозные военные тучи сгущались, день ото дня становилось все тревожнее.
И, наконец, прозвучала фраза: "Нас предали, мы в окружении"... Началось страшное отступление. Это случилось во второй половине сентября. В начале еще была какая-то видимость порядка: колонна двигалась в одном направлении, шли днем и ночью. Особенно трудно было проходить днем через населенные пункты, вдоль дорог стояли молодые женщины с детьми на руках, старики, старухи. Многие плакали и кричали нам вдогонку: "Трусы! Предатели! На кого вы нас оставляете?!", а мы шли мимо, боясь оторвать глаза от земли... Было очень больно и стыдно, и утешало нас лишь одно: ведь от нас, рядовых солдат, ничего не зависело. Мы шли днем и ночью, а по сторонам и сзади, на оставляемой территории, гремели взрывы и полыхали пожарища - по приказу командования подрывали все, что можно было взворвать. Вокруг горели неубранные хлебные поля, скирды с заготовленным сеном, колхозные постройки.
Нам, разведчикам, в эти дни доставалось особенно, казалось, что начальство вымещает на нас всю злобу на свою растерянность, нас гоняли с разными заданиями, которые не нужны были никому. Только вернешься с задания, как тебе дают новый приказ, ставят следующую задачу. От этого мы очень уставали, а питание в те дни стало скудным.
В день нам выдавали по три сухаря и на двоих - литровую банку с консервами, в основном "фасоль с мясом", и на нашу беду эти банки были стеклянными и закатаны железными крышками. Открывались такие банки плохо, в большинстве случаев ломались и нам приходилось их выбрасывать. Мы даже не решались из осколков стекла выбирать кусочки мяса. А навстречу нам колхозники гнали скот: коров, овец, свиней, гнали на запад, туда, откуда мы уже ушли. Зачем? Для кого? Никто из нас не понимал, для чего это делается, но нам, красноармейцам, под угрозой расстрела запрещали брать какую-то живность. Однажды на привале к нашему взводу подошли мужики-погонщики скота, и предложили нам взять овцу, которая не могла идти. Кто-то из бойцов пошел и прирезал овцу. Но не успели мы сунуть кусок мяса в ведро, как прибежал с подручными лейтенант из Особого Отдела, видно "стукач" уже обо всем успел сообщить. Построив нас, лейтенант сказал, что этот солдат украл овцу, он является мародером и должен понести наказание по законам военного времени. И здесь же , прямо перед нашим строем, лейтенант расстрелял несчастного бойца...
http://www.iremember.ru/content/view/10 … 0/lang,ru/