Сведения о потерях Красной армии, опубликованные в статистическом исследовании «Гриф секретности снят», скорее всего, сильно занижены. Это прикидочные оценки, основанные на расчётах, а они в принципе не могут быть точными. Поэтому, когда в книге приводятся данные о потерях с точностью до одного человека, это вызывает только иронию. Людские потери Красной армии определены на основе донесений фронтов, флотов, армий, военных округов и отчётов Центрального военно-медицинского управления. Между тем, подсчёт боевых потерь в советских Вооруженных силах был организован из рук вон плохо. Летом и осенью 1941 г. учёт людских потерь практически полностью отсутствовал. Фронтовые командиры в обстановке отступления не имели времени и сил заниматься учётом личного состава. Многие документы, содержащие данные о потерях и считавшиеся строго секретными, во время окружения целых армий преднамеренно уничтожались. Часть из них исчезла при форсировании рек, при пожарах, просто при бегстве. Арестованный 30 июня 1941 г. командующий Западным фронтом генерал Д.Г. Павлов на допросе показал: «До дня ареста сведений о потерях, как людей, так и материальной части у меня не было». Штабы Западного, Резервного и Брянского фронтов после окружения семи советских армий под Вязьмой и Брянском доложили в Генштаб о потере всего 45 тыс. человек, тем самым занизив реальные потери почти в 18 раз.

Огромный недоучёт потерь Красной армии, помимо объективных обстоятельств отступления, дополнительно обусловливался рядом субъективных факторов. С одной стороны, явный недоучёт потерь свидетельствует об отношении сталинского режима к человеческой жизни как к чему-то малоценному, но количественно неограниченному. Эта позиция чётко зафиксирована в выступлении Сталина на параде Красной армии 7 ноября 1941 г. Исключая всякую двусмысленность, вождь заявил: «Наши людские резервы неисчерпаемы». Не меньшую роль играло отвратительное советское администрирование, выстроенное на бездушно-бюрократических принципах. Примерно через месяц после начала Великой Отечественной войны, 29 июля 1941 г. в НКО было спешно создано Главное управление формирования и укомплектования войск Красной Армии (Главупраформ). С августа 1941 г. и до осени 1943 г. его возглавлял армейский комиссар 1-го ранга (с 1942 г. генерал-полковник) Е.А. Щаденко, бывший одновременно заместителем наркома обороны. Затем на этом посту был утверждён генерал-полковник И.В. Смородинов. Главупраформ, ведавший вопросами формирования и укомплектования армии, а также учёта военных потерь, в условиях беспорядка и путаницы 1941 г. оказался не в состоянии собрать полную информацию об убыли живой силы.

Специальная организация, занимавшаяся сбором сведений о потерях – Центральное бюро по персональному учёту потерь личного состава Действующей армии – была сформирована только через полгода после начала Великой Отечественной войны, в январе 1942 г. Но создание дополнительной специализированной структуры не изменило ситуацию. Между тем, органы, ведавшие вопросами укомплектования и формирования войск, из Генштаба были переданы Главупраформу. В Оперативном управлении Генштаба остался только организационно-учётный отдел, главной задачей которого был учёт войск и их дислокации. Это в ещё большей степени усложнило регистрацию воинов, павших на поле боя. Примечательны строки из приказа начальника Главупраформа Е.А. Щаденко от 12 апреля 1942 г. «О персональном учёте безвозвратных потерь на фронтах». Приказ гласил: «…учёт личного состава, в особенности учёт потерь, ведётся в действующей армии совершенно неудовлетворительно… На персональном учёте состоит в настоящее время не более 1/3 действительного состава убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен ещё более далеки от истины». Регистрация боевых потерь в Красной армии была поставлена неудовлетворительно не только в начале, но и в конце войны. В приказе наркома обороны от 7 марта 1945 г. указывалось, что «военные советы фронтов, армий и военных округов не уделяют должного внимания этому (учёту потерь личного состава – В.И.) важному вопросу». Таким образом, это было не ситуационное явление 1941 г., но широко распространённое генеральское равнодушие к жизни солдат. Только за два послевоенных года по запросам родственников дополнительно пришлось оформить около 2 млн. похоронок на погибших солдат и офицеров.

Обратимся к свидетельству непосредственных участников событий. Прошедший всю войну и занимавший в Красной армии крупные командно-политические должности Н.К. Попель вспоминал: «Беда с учётом... Никто не знает, сколько человек было накануне боя, сколько осталось, сколько убито, ранено». К.А. Мерецков, в 1942 г. командующий Волховским фронтом, характеризуя боевую работу Военного совета 2-й Ударной армии, вынужден был признать: «Персональный учёт раненых и убитых находился в запущенном состоянии, в армии не знали даже приблизительных потерь». К.А. Мерецков в своих мемуарах сообщил, что потери 2-й Ударной армии составили погибшими всего 6 тыс. человек, а пропавшими без вести 8 тыс. человек. Современные исследования показали, что 2-я Ударная армия с 7 января по 30 апреля 1942 г. в ходе Любанской наступательной операции потеряла 81 тыс. человек. В кровопролитных боях по выводу 2-й Ударной армии из окружения (между 13 мая и 10 июля) советское командование загубило ещё 47 тыс. красноармейцев и командиров. Стало быть, К.А. Мерецков почти в 12 раз занизил потери 2-й Ударной армии.

Одной из причин неполного учёта боевых потерь в начале войны было отсутствие у красноармейцев документов, удостоверяющих личность. Красноармейские книжки были отменены ещё в 1940 г. Красноармейцы и младшие командиры оказались на фронте без документов. Вновь красноармейские книжки были введены только 7 октября 1941 г. Фактически они стали выдаваться в частях Действующей армии не ранее января 1942 г. Личные медальоны, в которые вносились сведения о военнослужащих, у многих бойцов отсутствовали. Красноармейцы их просто выбрасывали, так как на фронте широко распространилось поверье, что ношение «смертных» медальонов является плохой приметой. 17 ноября 1942 г. медальоны вообще были отменены.

Крупным изъяном представленных в статистическом исследовании военных историков сведений является то, что они не учитывают гибель бойцов и командиров в подразделениях, структурно не входивших в состав РККА и ВМФ. Исключение составили только потери внутренних и пограничных войск НКВД. Но авторы исследования игнорируют потери партизан, подпольщиков, народных ополченцев, бойцов истребительных батальонов, военизированных формирований гражданских наркоматов, а также гражданских работников железнодорожного, речного, морского и автомобильного транспорта. Между тем, эти потери были весьма значительны.

Но особенно скверно в военные годы был организован учёт советских военнослужащих, пропавших без вести и попавших в плен. Командиры подразделений не без оснований опасались докладывать начальству о «позорных» фактах. За всю Великую Отечественную войну всеми командирами по официальным каналам было доложено о 36 тыс. (!) пленных. На самом деле в плену оказались миллионы военнослужащих. По вопросу о количестве бойцов и командиров, погибших в плену, высказывались многие историки. Но они так и не пришли к единому мнению. Как считает Е.И. Рыбкин, в 1941-1945 гг. в немецких концлагерях погибли 4,5 млн. советских солдат и офицеров. По мнению Б.В. Соколова, в плену закончили жизнь 3,7 млн. советских военнослужащих. Близкую к этой оценку высказывает такой солидный исследователь, как М.И. Семиряга – 3,3 млн. погибших в плену. Между тем, по данным статистического исследования «Гриф секретности снят» в плену оказалось 4059 тыс. советских военнослужащих. Из них 1836 тыс. вернулись по домам после окончания войны, а почти 940 тыс. человек из числа ранее пропавших без вести и бывших в плену были призваны вторично. Судьба 1283 тыс. человек неизвестна. Надо полагать, большая их часть погибла. На наш взгляд, эта цифра не отражает даже приблизительно потери военнопленных. Уточнить данные о количестве погибших советских военнопленных можно только на основе немецких источников. По этим, куда более достоверным, данным, в немецкие лагеря к декабрю 1941 г. поступило 3350 тыс. красноармейцев и командиров. К январю 1943 г. их число выросло до 5001 тыс. человек. В феврале 1945 г. в германском плену томилось 5735 тыс. советских военнопленных. Немецкие историки признают, что из общего числа советских военнопленных погибли 3,3 млн. человек.

Вместе с тем, советская сторона всеми способами стремилась преувеличить потери противника. Известно, например, утверждение Сталина, сделанное в докладе на заседании Моссовета 6 ноября 1941 г., что вермахт потерял убитыми, ранеными и пленными более 4,5 млн. человек. На самом деле на Восточном фронте за 5 месяцев войны, с 22 июня по 23 ноября немцы потеряли убитыми 155 тыс. солдат и офицеров, пропавшими без вести – 31 тыс., ранеными – 540 тыс. Советское тыловое население в большинстве своём воспринимало заявление Сталина о потерях противника как стремление выдать желаемое за действительное. Материалы о восприятии тыловиками сообщений с фронта сосредоточены в информационных сводках, составлявшихся органами НКВД на основе отчётов «осведомителей» – секретных доносчиков НКВД. Так, в беседе с одним из так называемых «стукачей» работник алтайского «Снабсбыта» Колесник сказал: «Нашим газетам верить нельзя. Газетные сообщения Совинформбюро брехня. Говорят, что РККА имеет меньшие потери, это выдумка». Бригадир Барнаульского хлебокомбината Тушев перед началом митинга заявил: «В сводке о потерях наших войск показывается очень мало, а фактически потери больше».

Реальные боевые потери Красной армии в 1941 г. намного превзошли наметки о вероятных потерях, сделанные Генштабом перед началом войны. Советскому военному руководству пришлось кардинально пересмотреть всю стратегию мобилизации. Этому способствовала и быстрая оккупация западных регионов СССР, что существенно сократило резерв призывников. Начальник Главупраформа Е.А. Щаденко в сентябре 1942 г. докладывал Сталину, что на занятой противником территории осталось 5,6 млн. потенциальных призывников. Военно-мобилизационный потенциал Казахстана, Средней Азии и Северного Кавказа был ограничен из-за особенностей менталитета их жителей и слабого знания русского языка. В результате воинская мобилизация в 1941 г. всей своей непомерной тяжестью обрушилась на центральные, южные и восточные районы России, Армению, Грузию и Азербайджан.

В первый же день войны, 22 июня 1941 г., был обнародован указ Президиума Верховного Совета СССР «О мобилизации военнообязанных». Указ предусматривал с 23 июня развернуть мобилизацию граждан 1905-1918 гг. рождения. Первая волна воинской мобилизации завершилась в начале июля 1941 г. В Красную армию было направлено 5,3 млн. человек. Численность РККА была доведена до 9,6 млн. красноармейцев и командиров. Однако к 1 августа 1941 г., согласно данным Оперативного управления Генштаба, фактическая численность Красной армии из-за огромных потерь понизилась до 6,7 млн. человек. В этой связи, 10 августа 1941 г. ГКО принял постановление «О мобилизации военнообязанных 1890-1904 гг. рождения и призывников 1922-1923 гг. рождения». Вторая волна мобилизации должна была возместить огромные боевые потери, понесённые Красной армией в ужасное лето 1941 г. К 1 декабря 1941 г. в Красную армию дополнительно было направлено свыше 16 млн. человек.

Вследствие двух волн воинских мобилизаций, организованных спешно, непродуманно и бессистемно, резерв военнообязанных в тыловых районах был в значительной степени исчерпан. Это был явно «избыточный» призыв. Такое количество новобранцев страна не могла быстро вооружить, обмундировать и обучить. Вместе с тем, экономика лишалась миллионов рабочих рук. В армии оказались сотни тысяч квалифицированных инженеров, техников и рабочих, без которых военная промышленность была поставлена на грань остановки. Достаточно сказать, что за первые четыре недели массовой мобилизации в ряды армии влилось 650 тыс. офицеров запаса – те самые инженеры и техники, которых так не хватало оборонным заводам. Это был серьёзный стратегический просчёт. Масштабные мобилизации в Вооруженные силы пришлось прекратить. Теперь в армию призывалась молодежь, по мере взросления вступавшая в призывной возраст. Проводились также частичные мобилизации резервистов старших возрастов.

Западная Сибирь, где накануне Великой Отечественной войны проживало свыше 9 млн. человек, а сельские жители составляли большинство населения, рассматривалась советским руководством как важный источник живой силы, необходимой для укомплектования Вооруженных сил личным составом. Мобилизационные телеграммы пришли в Сибирь вечером 22 июня, а уже на следующий день на призывные участки прибыли первые тысячи мужчин. За пять месяцев после начала Великой Отечественной войны, к 1 декабря 1941 г. Западная Сибирь отдала в армию свыше миллиона человек. Это составило 67% мужчин призывного возраста. В городских поселениях было мобилизовано 52% мужчин, а в сельской местности, где бронирование военнообязанных использовалось в ограниченном масштабе – свыше 75%. К концу 1941 г. в тылу остались непригодные к службе в армии по состоянию здоровья, а также забронированные за отраслями экономики, имеющими оборонное значение, или сумевшие уклониться от призыва.

Но фронт требовал всё больше людей. Война, как ненасытный Молох, пожирала человеческие жизни. На запад уходили сотни тысяч необученных, плохо вооружённых бойцов, которые закрывали своими телами бреши в линии фронта, пробитые немецкими танковыми клиньями. В 1942 г. Красная армия лишилась убитыми, ранеными, контуженными, пленными, пропавшими без вести и больными около 8 млн. человек. Демянская наступательная операция (январь-май) обошлась, по самым скромным подсчётам, в 246 тыс. убитых, раненых и пропавших без вести. Почти 800 тыс. красноармейцев и командиров погибли и были искалечены в наступлении под Ржевом и Вязьмой. В мае был разгромлен Крымский фронт. Бездарное командование сталинского «политрука» Л.З. Мехлиса обошлось Красной армии в 162 тыс. солдатских жизней. Тогда же несколько советских армий были окружены и уничтожены в районе Харькова. «Из окружения, – писал Маршал Советского Союза А.М. Василевский, – сумела выйти лишь меньшая часть нашей ударной группировки». Совинформбюро 31 мая 1942 г. заявило, что в ходе боёв наши войска потеряли убитыми до 5 тыс. человек, пропавшими без вести – 70 тыс. человек. Это было явной ложью. На поле боя, как считают авторы исследования «Гриф секретности снят», пало свыше 171 тыс. красноармейцев и командиров. По мнению известного военного историка, генерала Д.А. Волкогонова, под Харьковом число погибших и пленных советских военнослужащих достигло 230 тыс. человек. Немцы в своих сводках сообщили о 240 тыс. взятых в плен. Оборона Севастополя (октябрь 1941 г. – июль 1942 г.) обошлась в 200 тыс. жертв. В Синявинских болотах летом и осенью 1942 г. советские генералы бездарно погубили почти 112 тыс. красноармейцев и командиров.

В бессмысленных лобовых атаках погибал цвет нации, лучшие из лучших, здоровые, полные сил молодые мужчины. Но на место убитых, искалеченных, пленных и пропавших без вести вставали новые тысячи бойцов. В 1941 г. вермахтом было разгромлено 186 советских расчётных дивизий[5], однако в глубоком тылу было сформировано дополнительно 526 дивизий. В 1942 г. противник уничтожил почти 130 советских расчётных дивизий. Но тыл, напрягая все силы, выделил бойцов для укомплектования 270 дивизий. Немецкий фельдмаршал фон Манштейн в книге своих воспоминаний, оценивая советские людские ресурсы, писал: «Мы встретили поистине гидру, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали две новые».

В Западной Сибири в 1941 г. формировались сразу 14 стрелковых и 3 кавалерийских дивизии, 5 отдельных лыжных и морских стрелковых бригад. Среди созданных в регионе соединений были такие, как: 362-я дивизия омичей, 368-я дивизия тюменцев, 370-я дивизия новосибирцев, 376-я дивизия кузбассовцев, 380-я дивизия алтайцев, а также 71-я, 72-я, 73-я морские стрелковые бригады, 43-я отдельная курсантская стрелковая бригада и другие. В 1942 г. в Омской области[6] были созданы 308-я (позднее 120-я гвардейская), 229-я, 282-я стрелковые дивизии и 75-я стрелковая бригада, на Алтае – 312-я и 315-я дивизии и 74-я стрелковая бригада. В Новосибирской области были сформированы 235-я, 150-я и 140-я стрелковые дивизии, 278-я истребительная авиадивизия, в Кузбассе – 237-я и 303-я дивизии, в районе Томска – 284-я (позднее 79-я гвардейская) дивизия. Из добровольцев всей Западной Сибири была создана 91-я стрелковая бригада. Чтобы были понятны масштабы событий, укажем, что по штатам мирного времени численность советской стрелковой дивизии равнялась 14,5 тыс. человек. В декабре 1942 г., после реорганизации, штатная численность стрелковой дивизии составляла 9,4 тыс., гвардейской стрелковой дивизии – 10,7 тыс. человек. В действительности, из-за больших потерь реальная численность стрелковых дивизий редко превышала 5-7 тыс. бойцов и командиров. Стрелковые бригады, как правило, насчитывали в своём составе по штату от 4 до 6 тыс. человек, морские стрелковые бригады – до 5 тыс. человек. Кроме того, на пополнение уже сформированных боевых частей, находившихся на фронте, уходили бойцы маршевых батальонов и рот. Их подготовка осуществлялась в запасных стрелковых бригадах, дислоцировавшихся в глубоком тылу. 23-я запасная стрелковая бригада СибВО в 1941-1942 гг. отрядила в Действующую армию 706 маршевых батальонов и рот. В их составе находились свыше 300 тыс. рядовых и командиров. 39-я запасная стрелковая бригада за полтора года войны отправила на фронт – 1000 маршевых рот. 29-я запасная стрелковая бригада с 15 сентября 1941 г. по 1 января 1944 г. направила в Действующую армию 1103 маршевые роты.

Выдержать страшные удары вермахта Советский Союз смог только благодаря миллионам спешно мобилизованных и быстро переброшенных на фронт резервистов. В сущности, они не были солдатами в полном смысле этого слова. Это были гражданские люди, надевшие шинели и не овладевшие даже основами военного дела. Из них немногие остались в живых. Солдатские жизни расходовались щедро, без счёта. Мысли многих, если не большинства советских военачальников были прямыми, как гвозди: иди и умри. На твоё место придут другие – ведь наши людские ресурсы неисчерпаемы. «Мы по-прежнему атакуем его опорные пункты в лоб, несём при этом лишние потери» – констатировал в своих мемуарах генерал А.В. Горбатов. Вот как описывает штурм Новгорода, состоявшийся 15 марта 1943 г. участник боев, сибиряк М.И. Сукнев. Атака проводилась без предварительной артиллерийской подготовки через замёрзшую пойму реки Малый Волховец. «Только наши достигли плотными цепями поротно, со штыками наперевес, льда Малого Волховца, грозовыми вспышками замерцали орудийные залпы противника. По цепям пронеслись трассы крупнокалиберных пулемётов. Трасса – несколько человек падают. Но цепи смыкаются и убыстряют бег. Это был воистину массовый героизм. И вдруг видим – грохочущая стена стали. Немцы открыли огонь из 500, если не более, орудий, и все снаряды осколочно-бризантные или шрапнель. Не достигая земли, они рвались над ней в 10-15 метрах, поражая всё живое. Стену огня и дыма пронизывали тысячи пулемётных трасс и град автоматных очередей. Мы умылись кровью. Потери тяжелейшие и абсолютно неоправданные». Новгород так и не был взят. Г.К. Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» прямо писал о «растранжиривании» людских ресурсов.

На 12-й день войны начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер, пребывая в состоянии победной эйфории, записал в своём служебном дневнике: «задача разгрома главных сил русской сухопутной армии выполнена… Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». На 34-й день войны в записях Гальдера появились нотки тревоги: «Задача осталась прежней: разгромить живую силу противника… Неиссякаемые людские резервы». И только на 51-й день войны до сознания немецкого генерала дошла страшная для него истина: «Колосс-Россия… был нами недооценён. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. И даже если мы разобьём дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину». К аналогичным выводам пришла и немецкая разведка. Начальник отдела «Иностранные армии Востока» Р. Гелен писал: «Несмотря на то, что русские в сражениях под Киевом, Вязьмой и Брянском понесли огромные потери, мы установили к настоящему времени наличие в Красной армии примерно такого же числа дивизий и частей, что и в начале войны».

Однако ни Гальдер, ни Гелен не представляли, какое перенапряжение испытывает советский тыл. В Алтайском крае уже к октябрю 1942 г. было мобилизовано 279508 человек. Кроме того, было призвано 66053 призывника 1922-1924 гг. рождения. К 10 июня 1943 г. число отправленных в Действующую армию жителей Алтайского края достигло 459784 человек. С 1 января по 1 октября 1944 г. в Красную армию было призвано ещё 31924 человека. Таким образом, за 3 года и 4 месяца войны Алтайский край отдал фронту почти полмиллиона бойцов – практически всех мужчин призывного возраста.

В Новосибирской области с 22 июня 1941 г. по 1 октября 1942 г. было мобилизовано 558758 человек. Тем не менее, Главупраформ потребовал в первом полугодии 1943 г. призвать дополнительно 86 тыс. новосибирцев. Выполняя мобилизационные задания, военкоматы области с 1 января по 1 июля 1943 г. призвали и направили в войска 83005 человек. Помимо этого, для укомплектования специальных частей в армию были мобилизованы «особо проверенные» коммунисты и комсомольцы: для пополнения Сталинской дивизии добровольцев-сибиряков – 1335 человек, для 4-го гвардейского миномётного полка – 120 человек, для укомплектования новосибирского батальона добровольцев-сибиряков – 300 человек, в Сталинский гвардейский корпус добровольцев – 546 человек. В результате крупномасштабных изъятий людей, к 1 июля 1943 г. на воинском учёте в Новосибирской области осталось 148697 человек. Однако из этого числа призвать в Действующую армию можно было только 487 человек, годных к строевой службе и 7446 человек, годных к нестроевой. Людской потенциал области, казавшийся в начале войны неисчерпаемым, к середине 1943 г. был истощён почти полностью.

Невзирая на это, во втором полугодии 1943 г. Главупраформ установил наряд на призыв ещё 57 тыс. человек. Путём перенапряжения всех сил, проведя разбронирование, организовав медицинские переосвидетельствования и перерегистрации военнообязанных, направив в Вооруженные силы призывников 1926 г. рождения и женщин, область сумела в основном выполнить мобилизационное задание. За период с 1 июля по 31 декабря 1943 г. из Новосибирской области на фронт ушли 2676 человек сержантского состава, 33220 человек рядовых, 18898 призывников 1922-1926 гг. рождения, а также 482 офицера запаса. Сверх того, область выделила бойцов для укомплектования специальных частей. В гвардейскую Сталинскую дивизию добровольцев-сибиряков было направлено 150 человек, для 4-го миномётного полка – 45 человек. Всего в 1943 г. Новосибирская область направила в армию свыше 142 тыс. человек. Стало быть, с начала войны до конца 1943 г. область передала в РККА около 742 тыс. бойцов.

В Омской области к июлю 1944 г. в Красную армию было направлено 476 тыс. человек, из них около 11 тыс. женщин. Весь запас людских ресурсов области в середине 1944 г. определялся мизерной цифрой – 118 тыс. человек. Из них нестроевых и годных к физическому труду насчитывалось 12 тыс. человек, военнообязанных, получивших отсрочку от призыва и красноармейцев-отпускников – 630 человек, отсеянных по политическим и национальным признакам – 2675 человек, негодных со снятием с военного учета – 44 тыс. человек. Число забронированных за сельским хозяйством составляло всего 7 тыс., за промышленностью – 52 тыс. человек. Кроме того, в области проживало 21 тыс. инвалидов войны, из них 287 инвалидов I группы.

По сути дела, Западная Сибирь отдала фронту всё, что могла. Численность и удельный вес (и без того низкий) мужчин активного возраста сократились до минимальных величин. В западносибирской деревне по данным переписи 1939 г. численность мужчин призывного возраста (18-49 лет) составляла приблизительно 1081 тыс. человек. К 1 января 1945 г. их осталось всего 225 тыс. Свободных ресурсов, годных к службе в армии, по существу, не осталось. Миф о неисчерпаемости советских людских ресурсов развеялся как дым. Армия и экономика испытывали острейший дефицит людей, многократно усиленный их неэффективным использованием.

Начавшаяся 9 августа 1945 г. война с Японией не потребовала дополнительных людских ресурсов. Поэтому 20 мая 1945 г. из Западной Сибири ушли последние воинские эшелоны. С этого момента чрезвычайная воинская мобилизация в Действующую армию была прекращена. Молодые люди 1928 г. рождения, поздней осенью 1944 г. – в начале зимы 1945 гг. взятые на воинский учёт и прошедшие приписку к призывным участкам, в 1945 г. в армию не призывались и на фронт не попали. А 26 июня 1945 г. в Западную Сибирь прибыл первый эшелон с демобилизованными воинами старших возрастов.

В целом, в течение Второй мировой войны (1939-1945 гг.) в Вооружённые силы СССР было мобилизовано 34,5 млн. человек, в том числе за четыре года Великой Отечественной войны – 29,6 млн. человек. В СибВО в 1941-1945 гг. в Красную армию, согласно официальным данным, было мобилизовано 2621,3 тыс. человек, что составило 23% от численности населения на территории, подведомственной СибВО на начало 1941 г.

Красные командиры против красных директоров

Дефицит людских ресурсов породил множество конфликтов. В борьбе за живую силу столкнулись между собой военные и гражданские руководители. Генералы настойчиво требовали людей для фронта. Директора предприятий не склонны были отдавать лучшие кадры в армию. Производственники мотивировали свою позицию нехваткой не только квалифицированных, но любых работников и необходимостью срочного выполнения оборонных заказов. При этом важно не упустить из виду, что Западная Сибирь с началом войны превращалась в мощный боевой арсенал Красной армии. Потребность в рабочей силе резко увеличилась. Главный инженер Кемеровского азотнотукового завода Сичков, характеризуя кадровую ситуацию на предприятии осенью 1941 г., отмечал: «В связи с мобилизацией в ряды РККА выбыли старые кадровые рабочие, а вновь прибывшие на завод молодые рабочие начинают только осваивать сложную технику». Директор новосибирского завода № 617 в отчёте о работе предприятия за годы войны писал: «основная масса набранных рабочих – это бывшие школьницы от 14 до 17 лет и домохозяйки, в большинстве не работавшие на производстве. Вопрос о кадрах являлся одним из актуальнейших вопросов нормальной работы завода». И хозяйственники, и военные пожинали плоды стратегической ошибки высшего руководства Советского Союза – призвав в начале войны квалифицированных рабочих, инженеров и техников, они оставили производство без опытных кадров.

В основе «решительной и смелой» борьбы директоров промышленных предприятий за кадры лежало не только осознание важности их продукции для фронта, но и страх сурового наказания. Ещё 17 ноября 1941 г. ГКО принял постановление № 903сс, подписанное лично Сталиным. Отныне невыполнение задания ГКО расценивалось как особо опасное государственное преступление, каравшееся как контрреволюционное деяние по 59 статье УК. Это была одна из самых «тяжёлых» статей уголовного кодекса того времени, предусматривавшая расстрел или лишение свободы на длительный срок. Безопаснее было вступить в конфронтацию с военными и даже партийными органами, чем рисковать жизнью и свободой.

Конфликт между гражданскими и армейскими руководителями принял до предела обострённую форму. В затруднительных ситуациях производственники апеллировали к своим наркомам. Они, как правило, приходили на помощь. Директор крупнейшего в стране предприятия по производству боеприпасов новосибирского комбината № 179 А.С. Новиков в ответ на попытки военных призвать в Красную армию рабочих, направил письмо командующему СибВО Н.В. Медведеву, в котором заявил: «Народный Комиссар Боеприпасов тов. Ванников телеграммой от 3/III-42 г. приказал не отпускать ни по каким мобилизациям без указания из Наркомата рабочих, инженеров и техников». В особых случаях к решению проблемы подключался лично председатель ГКО, председатель Ставки Верховного Главнокомандования, Верховный Главнокомандующий Вооруженными силами СССР, нарком обороны Сталин. Известна, например, его телеграмма в Новосибирские обком и облисполком от 24 апреля 1942 г. Телеграмма гласила: «…Продлить до конца 1943 г. отсрочки (бронь) от мобилизации в Красную Армию рабочим, ИТР и служащим авиационной промышленности, имевшим бронь и отсрочки в 1942 году и в первом квартале 1943 года, включая призывников всех возрастов».

Сын за отца отвечает

Одним из факторов, сильно затруднявших работу военно-мобилизационных органов, были так называемые политико-моральные соображения (ПМС) и отсев призывников по национальному признаку. Красная армия, созданная как инструмент классовой борьбы, изначально укомплектовывалась личным составом на основе строгого политического отбора. В ходе Гражданской войны вынужденно допускались отклонения от этого принципа. В РККА принимались так называемые «военспецы» – бывшие офицеры царской армии. Но большинство из них по окончании военных действий были изгнаны из Красной армии, а некоторые репрессированы.

В годы Великой Отечественной войны, несмотря на острую нехватку людей, партийные ортодоксы с маниакальным упорством настаивали на обязательном отсеве тех, кто по тем или иным причинам лишился «доверия партии»: отбывших срок политзаключённых, граждан, имевших близких родственников, подвергавшихся репрессиям или проживавших за границей. Не призывались и представители отдельных этнических групп. Принцип равенства наций, закреплённый в конституции 1936 г., ничего не значил. Так, в приказе Новосибирского облвоенкомата от 2 октября 1941 г. предписывалось без каких-либо ограничений на укомплектование запасных частей Красной армии «отобрать призывников следующих национальностей – русских, украинцев, белорусов, казанских татар, мордву, евреев, армян, грузин и азербайджанцев, владеющих русским языком. Призывников всех остальных национальностей использовать на пополнение строительных частей и формирование рабочих колонн». Немцев, румын, финнов, болгар, греков, турок, японцев, корейцев, китайцев, венгров, австрийцев предписывалось направлять исключительно в рабочие колонны. Кроме того, долгое время не призывали поляков, чехов, эстонцев, латышей и литовцев. В конце 1942 г. было запрещено призывать граждан, ранее проживавших в Чечено-Ингушской, Кабардино-Балкарской, Дагестанской АССР.

Некоторые незначительные изменения в национальной политике отсева от мобилизации произошли только в 1943 г. В приказе по войскам СибВО от 16 октября 1943 г. (с отсылкой на постановление ГКО от 13 октября 1943 г.) латышей, литовцев, эстонцев было разрешено направлять на укомплектование запасных национальных частей. Вместе с тем, предусматривалось освобождение от набора в армию граждан «узбекской, таджикской, туркменской, казахской, киргизской, грузинской, азербайджанской, осетинской, чечено-ингушской, черкесской национальностей». К.М. Симонов со слов адмирала И.С. Исакова, в конце зимы 1941-1942 гг. присутствовавшего на докладе Е.А. Щаденко Сталину, писал, что начальник Главупраформа жаловался на низкую боеспособность красноармейцев из национальных республик. В ответ Сталин якобы сказал: «Вы говорите, что некоторые национальные кадры плохо воюют. А что вы хотите? Те народы, которые десятилетиями откупались от воинской повинности и у которых никогда не было своей военной интеллигенции, всё равно не будут хорошо воевать, не могут хорошо воевать при том положении, которое исторически сложилось».

Ограничения на призыв в армию представителей отдельных этнических групп не отменялись даже в конце войны, когда страна испытывала предельное перенапряжение людских ресурсов. Так, 31 октября 1944 г. командующий войсками СибВО генерал-лейтенант В.Н. Курдюмов, ссылаясь на постановление ГКО от 25 октября 1944 г. и директиву Главупраформа от 27 октября 1944 г., приказал призвать в Красную армию мужчин 1927 г. рождения. По этому приказу категорически запрещалось направлять в армию представителей репрессированных народов – крымских татар, калмыков, чеченцев, ингушей, а также карачаевцев и балкарцев. Солдаты, сержанты и офицеры этих национальностей, ранее призванные в Красную армию, в спешном порядке увольнялись из армии и направлялись на спецпоселение. От воинской мобилизации были освобождены также, как гласил приказ командующего войсками СибВО от 31 октября 1944 г., «призывники местных национальностей Грузинской, Азербайджанской, Армянской, Туркменской, Таджикской, Узбекской, Казахской, Киргизской Союзных Республик, Дагестанской, Кабардинской, Северо-Осетинской Автономных Социалистических Республик, Адыгейской и Черкесской Автономных областей, независимо от того, где будут проживать эти призывники к моменту призыва».

Ближе к концу войны появились и некоторые новые мотивы при отсеве по ПМС. Они диктовались изменившейся обстановкой, главным образом освобождением советской территории от оккупантов. В упомянутом выше приказе по войскам СибВО от 31 октября 1944 г. запрещалось направлять в танковые войска и части самоходной артиллерии, в части и школы ВВС и в войска НКВД граждан, ранее проживавших на оккупированных территориях. Они направлялись исключительно в пехоту или рабочие колонны. Всем военнообязанным, отсеянным по политическим и национальным мотивам, выдавались приписные свидетельства, в которых ставилась отметка, сразу превращавшая их в изгоев: «Призыву в Красную Армию не подлежит».

В начальный период Великой Отечественной войны, когда страх властей перед активизацией мифической пятой колонны достиг масштабов «политической шизофрении», политотсев был особенно значителен. Как следует из доклада начальника 2-й части Новосибирского облвоенкомата майора Бурдилова (октябрь 1941 г.), при призыве в воздушно-десантные части из общего числа призывников под топор ПМС попали сразу 89 человек. Военнообязанные Цирюльников, Кузьмин, Ломакин оказались близкими родственниками арестованных органами НКВД. У призывников Юрьева, Чурилова, Николаева, Яковлева и других были арестованы отцы. Поздней осенью 1941 г., в ходе укомплектования стрелковых бригад №4360 в Новосибирске и №4510 в Кемерово, из 30 призывников, прибывших из Каргатского района, половина была возвращена по домам как не прошедшие мандатную комиссию. Из 19 человек, прибывших из Чулымского района, были отсеяны 10 человек. В Томске для прохождения службы в стрелковых бригадах военкоматы отобрали 126 человек. Из них 23 человека были отвергнуты органами НКВД, в их числе 9 бывших заключённых и 1 поляк.

В Омской области осенью 1942 г. при призыве граждан 1924 г. рождения по ПМС было отсеяно 308 человек, в том числе по национальным признакам – 164 человека. Кроме того, мандатные комиссии военкоматов отвергли 48 уроженцев Западной Украины и Белоруссии. В Новосибирской области в ходе призыва граждан 1924 г. рождения на основании ПМС в зачислении в Действующую армию было отказано 1661 человеку, а по национальным признакам было отсеяно 338 человек. Помимо этого, не было призвано 162 уроженца Западной Украины и Западной Белоруссии. В отдельных сельских районах Западной Сибири, где концентрировались спецпереселенцы, удельный вес отсеянных по ПМС был особенно высок. Так, в Тегульдетском районе из 165 юношей 1924 г. рождения на призыв явились 164 человека, что само по себе свидетельствовало об их желании отправиться на фронт. Тем не менее, 81 человек (почти 49%) были отсеяны по ПМС как дети трудпоселенцев. В итоге наряд Главупраформа остался невыполненным.

По ПМС отсеивали не только на этапе призыва, но даже после зачисления граждан в списки воинских подразделений. Секретарь Новосибирского обкома И.А. Волков в циркулярном письме, направленном 10 декабря 1941 г. секретарям райкомов и горкомов области, писал: «Проверка сформированных в последнее время стрелковых и лыжных бригад показала, что многие райвоенкомы при выполнении нарядов по отбору людей в Красную Армию стали допускать серьёзные ошибки. Главная ошибка состоит в том, что ослаблено внимание к проверке политической благонадёжности призываемых в ряды РККА… Командование СибВО вынуждено отчислять из частей большое количество лиц по мотивам политической неблагонадёжности. Политическая беспечность приводит к засорению частей недостойными элементами». В декабре 1941 г. из 23-й лыжной бригады по ПМС было «вычищено» 536 человек. Из 43-й лыжной бригады было отчислено 2731 человек, частично по состоянию здоровья, но главным образом по ПМС и национальным признакам. Среди изгнанных преобладали бывшие колчаковцы, бывшие участники антибольшевистских восстаний, а также те, кто имел родственников за границей.

По ПМС «вычищались» даже граждане, изъявившие желание пойти на фронт добровольцами. Нелепость и даже идиотизм ситуации усугублялись тем, что люди изъявляли желание идти на фронт, а не на продсклад с конфетами. Летом и осенью 1942 г. в Сибири развернулось формирование Сталинской стрелковой дивизии добровольцев – сибиряков. В Тайгинском районе к 25 августа 1942 г. для зачисления в дивизию было подано 140 заявлений. Но 15 добровольцев были отсеяны по ПМС. В Асиновском районе из 29 заявлений по мотивам ПМС не было удовлетворено 2, так как эти добровольцы когда-то служили в армии Колчака. Ленинск-Кузнецкий райвоенкомат из 127 добровольцев отклонил от зачисления в дивизию по ПМС 35 человек. Гурьевский райвоенкомат из 449 добровольцев, подавших заявления, «вычистил» по ПМС 11 человек, в том числе одного члена партии.

ПМС держали в напряжении не только тыловиков, но и закалённых в боях фронтовых офицеров. Герой Советского Союза Е.П. Мариинский вспоминает, как, будучи боевым лётчиком, отличившимся в жестоких воздушных схватках, он опасался изгнания из Красной армии из-за отца, который был репрессирован в 1937 г. При поступлении в военное училище Е.П. Мариинский скрыл этот факт. Друг Е.П. Мариинского, военный лётчик В. Королёв советовал: «Ты и сейчас так скажи: отец умер. Докопаются, что отец репрессирован, вообще из полка и авиации вылетишь. Ты ж знаешь – “Смерш” пронюхает и скажет: “Что ему стоит перелететь к немцам”».

На фоне столь расточительного отношения к людским ресурсам, военкоматы всё чаще сталкивались с проблемой нехватки живой силы. Наличие в тылу большого количества людей, которых не призывали по ПМС, вызывало раздражение у простых граждан, чьи родственники находились на фронте, ежечасно рисковали жизнью, а нередко и погибали. Начальник Отдела трудовых и специальных поселений ГУЛАГа К.И Жилов в докладной записке от 16 марта 1942 г. на имя начальника ГУЛАГа Наседкина констатировал: «Все трудпоселенцы оказались как бы забронированными от мобилизации. У окружающего трудпосёлки колхозного населения, да и не только у него, возникают в связи с этим нездоровые настроения, особенно в период проведения мобилизации». Среди военных формировалась группировка прагматично настроенных лидеров, которые трезво оценивали ситуацию. Они всеми силами стремились переломить «тупое упрямство» ортодоксов. В частности, 1 августа 1942 г. увидел свет приказ по войскам СибВО «О призыве в Красную Армию граждан 1924 года рождения». Его подписали командующий войсками СибВО генерал-лейтенант Н.В. Медведев, за члена Военного совета – бригадный комиссар Г.Н. Захарычев, за начальника штаба интендант 1 ранга А.И. Быргазов. В тексте приказа подчёркивалось: «При отборе по политико-моральным качествам обращать внимание не на родственные связи, а на политические и деловые качества самих призываемых». Несомненно, эта вполне здравая мысль не могла быть личной инициативой командования СибВО. Слишком велика была политическая ответственность. Для принятия такого рода решений необходим был значительно более высокий властный уровень. Поэтому в приказе СибВО «на всякий случай» имеется соответствующая отсылка к приказу наркома обороны №0355-1941 г.

Первая попытка привлечь к службе в Действующей армии людей с клеймом «ПМС» была обставлена большим количеством оговорок. В приказе СибВО от 1 августа 1942 г. особо подчеркивалось: «На призывников, имеющих репрессированных близких родственников, но по своим деловым и политическим качествам могущих служить в Красной Армии, призывным комиссиям выносить специальное решение, которое за подписью призывной комиссии высылать в войсковые части вместе со списками отправляемых». Никто из членов призывных комиссий, а, тем более, её председатель, которому и пришлось бы первым ставить подпись, не хотел проявлять инициативу, тем более брать на себя ответственность. Сдвинуть с «мёртвой точки» проблему не удалось. Попытки военкоматов направлять в армию граждан с клеймом «ПМС» на начальном этапе Великой Отечественной войны сурово пресекались. Заведующий Военным отделом Омского обкома Григорьев 10 марта 1942 г. в справке «О грубейших нарушениях в мобилизационной работе Тарского райвоенкома Волгина» доносил: «При проведении мобилизации Волгин допустил грубейшие ошибки, искривления и притупление политической бдительности, направив в Красную Армию более 20 человек враждебных элементов – бывших офицеров колчаковской армии, лиц, административно-ссыльных, сыновей попов, кулаков, подлежащих аресту за контрреволюционную деятельность». Омский облвоенком подполковник Малов 10 апреля 1944 г. докладывал начальнику штаба СибВО, что перерегистрация, проведённая в феврале-марте 1944 г., выявила 600 человек, отсеянных по политико-моральным соображениям. Но было разрешено из этого числа мобилизовать только 35 военнообязанных. «В отношении остальных, – писал Малов, – имеется категорический отвод органов НКГБ».

Отдельные нечестные граждане, используя трепетное отношение властей к «идеологической чистоте» Красной армии, чтобы избежать отправки на фронт, давали о себе ложные сведения. Командующий войсками СибВО генерал-лейтенант Н.В. Медведев и член Военного совета СибВО, бригадный комиссар Н.Н. Кузьмин 6 декабря 1941 г. разослали военкомам округа и секретарям крайкомов и обкомов письмо, в котором подчеркивалось: «Стремясь избежать отправки на фронт, отдельные элементы, дают о себе ложные сведения, чтобы уволиться в запас или направиться в стройбат. Необходимо организовать проверку всех, отчисленных по политико-моральным соображениям, привлечь к ответственности всех уклоняющихся от службы в Красной Армии». Уклонисты заявляли о наличии родственников за границей, так как проверить эту информацию было очень сложно или же пытались приписать себе и родителям «нелояльную» национальность. Так, призывник из Пихтовского района Новосибирской области некий К. по прибытии в январе 1943 г. в Асиновскую школу снайперов сообщил, что его отец поляк, а мать немка, а сам он поляк. На этом основании К. был исключен из школы снайперов и отправлен домой. Следствие показало, что К. по национальности белорус, и родители его белорусы. К. был отдан под суд военного трибунала.

К середине войны людские ресурсы тыловых районов страны столь резко сократились, что сторонникам национальной и политико-моральной «чистоты» Красной армии пришлось волей-неволей поступаться некоторыми принципами. Прагматики занимали всё более твёрдую позицию. В справке «Об итогах призыва на действительную военную службу граждан рождения 1926 г. по Новосибирской области», составленной в конце 1943 г. начальником 2-й части Новосибирского облвоенкомата, майором Шаровьевым, очень осторожно, со многими оговорками, но всё же отмечались факты «неправильного зачисления в отсев по национальным признакам». В справке указывалось также, что некоторые военкоматы в отсев по ПМС неправомерно зачисляли призывников, у которых родственники (отцы и братья) репрессированы органами НКВД. «Этот факт говорит за то, – писал Шаровьев, – что состав призывных комиссий при зачислении призывников в политотсев допустил явную перестраховку». В Новосибирской области в 1943 г. военные власти решились призвать на фронт почти 6 тыс. военнообязанных с клеймом «ПМС». Мысль о перестраховщиках из призывных комиссий Шаровьев настойчиво повторил в начале 1944 г. Сославшись на высказывание члена Военного совета СибВО, генерал-майора А.Ф. Колобякова, Шаровьев нанёс своим идеологическим противникам удар ниже пояса, напомнив слова Сталина: «Сын за отца не отвечает». На практике же пока властвовал противоположный принцип – сын отвечал за отца.

Красная армия, после разгрома немцев под Сталинградом и сражения на Курской дуге перешедшая в стратегическое наступление, по-прежнему несла очень большие потери. В 1943-1944 гг. они составили 10,6 млн. человек, из них свыше 4 млн. человек было потеряно безвозвратно. Война требовала всё больше живой силы. С 1 по 12 сентября 1944 г. в Сибири была проведена самая крупная за все годы войны отправка маршевых рот в Действующую армию. Запасные бригады СибВО обезлюдели. Теперь необходимо было новое комплектование запасных бригад переменным составом. Учитывая истощённость призывного контингента, Военный совет СибВО 9 сентября 1944 г. принял решение пересмотреть в специальных комиссиях дела граждан, не допущенных к военной службе по ПМС. Собственно, такой пересмотр начался ещё весной 1944 г. Так, в Новосибирской области с целью выполнения мобилизационного наряда в период с 26 марта по 1 мая 1944 г. было пересмотрено 11879 дел «политически неблагонадежных» граждан. Из них 5297 человек были направлены на фронт как годные к строевой службе, а 616 человек были призваны как годные к нестроевой. Таким образом, решение Военного совета СибВО от 9 сентября 1944 г. лишь подтвердило то, что уже проводилось на практике.

Осенью 1944 г. в тылу развернулся последний в годы войны воинский призыв. В Красную армию направлялись юноши 1927 г. рождения. (Призывники 1928 г. рождения в конце 1944 – в начале 1945 гг. прошли процедуру приписки к призывным участкам, но осенью 1945 г. в армию не призывались). В Новосибирской области из числа 15887 призывников 1927 г. рождения, явившихся на призывные участки по ПМС, было отсеяно всего 18 человек. Из этого количества один призывник проживал ранее на оккупированной территории, а у 17 молодых людей, как указывалось в отчёте облвоенкомата «О призыве граждан 1927 г. рождения», «родители были изъяты органами НКВД». В Омской области было отсеяно всего 10 призывников 1927 г. рождения. Война и объективная ситуация, вызванная нехваткой людских ресурсов, принудила ортодоксов к отступлению. Прагматики выигрывали одну позицию за другой. Развернувшаяся борьба отражала не просто конфликт между прагматиками и ортодоксами. Проблема лежала значительно глубже. Это была схватка между теми, кто рассматривал Красную армию как инструмент классовой борьбы и теми, кто считал армию силой, создаваемой для защиты Отечества от внешнего врага. Красная армия, сменившая в 1943 г. форму одежды, а после войны переименованная в Советскую армию, из орудия классовой борьбы мучительно медленно, но бесповоротно превращалась в защитницу национальных интересов страны.

Смыть вину кровью

Для пополнения рядового состава Красной армии использовались и заключённые. Не прошло и месяца после начала Великой Отечественной войны, как 12 июля 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР обнародовал указ об освобождении от наказания осуждённых, уходивших на фронт. В этот же день пленум Верховного суда принял постановление «Об освобождении лиц, призванных в ряды Красной Армии и Военно-морской флот, от отбывания исправительно-трудовых работ на общих основаниях и о прекращении незаконченных дел в отношении указанных лиц». Вскоре действие этого постановления было распространено на тех, кто вступил в народное ополчение.

С начала Великой Отечественной войны и до конца 1941 г. 420 тыс. заключённых влились во фронтовые части. По постановлению ГКО от 26 июля 1942 г. были пересмотрены дела ещё 30 тыс. узников ГУЛАга, годных к несению строевой службы и осуждённых за бытовые и имущественные преступления. Число бывших заключённых в Красной армии стремительно увеличивалось. Те, кто совершил незначительные имущественные и бытовые преступления, как правило, попадал в обычные части Действующей армии. После 28 июля 1942 г., в связи с приказом №227, лиц, отбывавших сроки по «тяжёлым» статьям, стали направлять в штрафные подразделения. М.И. Сукнев, в 1943 г. командир одного из штрафных батальонов Волховского фронта, писал, что одно подразделение было полностью сформировано из «рецидивистов, которым заменили штрафным батальоном длительные сроки отбывания наказаний в тюрьмах и лагерях. Несколько привезены с приговором к смертной казни – расстрелу. Это медвежатники, аферисты, громилы по квартирам и налётам».

Согласно приказа от 26 января 1944 г. «О порядке применения примечания 2 к статье 28 УК РСФСР и направления осуждённых в Действующую армию», подписанного заместителем наркома обороны, А.М. Василевским, наркомом внутренних дел Л.П. Берией, наркомом юстиции Н.М. Рычковым и прокурором СССР К.П. Горшенининым, военкоматы принимали заключённых непосредственно в местах лишения свободы и отправляли их в штрафные батальоны военных округов для последующей отправки в штрафные части Действующей армии. Нередко на фронт отправлялись прямо из зала суда – отбытие наказания заменялось боевой службой. Сроки пребывания в штрафных подразделениях устанавливались командирами войсковых частей. Штрафники были смертниками, поэтому редко кто из них отбывал свой срок полностью. Получить освобождение они могли только двумя путями – за особо выдающееся боевое отличие или по ранению. Считалось, что штрафник, проливший кровь за Родину, смыл свою вину. Все, освобожденные из штрафных подразделений, восстанавливались в правах и направлялись в обычные части Красной армии. За все годы Великой Отечественной войны через 65 штрафных батальонов и 1037 штрафных рот прошли 428 тыс. человек. В живых остались единицы.

Наличие в войсках значительного количества лиц с криминальным прошлым не могло не беспокоить власти. Однако спохватились они довольно поздно. В упомянутом выше приказе от 26 января 1944 г. констатировалось, что судебные органы необоснованно применяют отсрочку исполнения приговора и направляют в Действующую армию осуждённых за контрреволюционные преступления, бандитизм, разбой, грабежи, а также воров-рецидивистов и тех, кто в прошлом уже неоднократно дезертировал из Красной армии. Всего за годы войны из мест заключения в армию было передано свыше 1 млн. человек.

Политические заключённые, осуждённые по 58-й и 59-й статьям УК РСФСР, в Красную армию не допускались. Для них была закрыта дорога даже в штрафные подразделения. Исключение было сделано только для спецпереселенцев, бывших кулаков. Однако их массового призыва в Действующую армию, вопреки возникнувшему недавно очередному квазидемократическому мифу, никогда не было. Идеологические опасения, подозрительность властей, страх перед несправедливо наказанными людьми были не менее сильными, чем ужас перед гитлеровцами. Подозрительность партийных руководителей, особенно в начале войны, была близка к панике и столь сильна, что они вполне серьёзно опасались диверсий и даже массовых восстаний спецпереселенцев. Так, 7 июля 1941 г. секретарь Новосибирского обкома М.В. Кулагин разослал всем секретарям городских и районных комитетов области письмо с пометкой «Весьма срочно». В письме утверждалось, что обком располагает данными, будто бы в связи с началом войны контрреволюционные элементы: выселенные кулаки, поляки и бывшие белогвардейские офицеры готовят диверсии и восстание. В связи с этим местным партийным комитетам предписывалось спешно организовать боевые оперативные группы из числа работников НКГБ, НКВД и партийного аппарата.

Когда выяснилось, что никаких восстаний, диверсий и парашютных десантов не предвидится, а спецпереселенцы в целом сохраняют лояльность, было решено призвать некоторую часть бывших кулаков и членов их семей в Действующую армию. Призыв в РККА бывших кулаков и членов их семей осуществлялся в соответствии с постановлениями ГКО от 15 апреля и от 22 июня 1942 г. К концу1942 г. из 28-ми регионов спецпоселений было мобилизовано 92 тыс. человек. В Западной Сибири с апреля по октябрь 1942 г. в Красную армию ушло свыше 12 тыс. спецпоселенцев. Учитывая, что в это время в Западной Сибири насчитывалось более 200 тыс. выселенных кулаков, это было совсем немного. Удельный вес призванных в армию бывших кулаков по отношению к их общей численности составлял в Западной Сибири 6%. Имея в виду приведённые цифры, вряд ли будет правильным признать призыв спецпоселенцев «массовым». Это был скорее «штучный» призыв, предварявшийся тщательной проверкой. В любом случае, солдат с криминальным прошлым на фронте было значительно больше, чем спецпоселенцев.

Люди «третьего сорта»

Стремясь аврально решить задачу обеспечения фронта и тыла людскими ресурсами, советское руководство обратилось к опыту Гражданской войны. Ещё в 1918 г. большевистское правительство приступило к формированию так называемого тылового ополчения, куда направлялись граждане, лишённые избирательных прав. Из них формировались подразделения, использовавшиеся на хозяйственных работах. На основе подразделений тылового ополчения позднее были созданы строительные батальоны РККА, где проходили службу все, не заслуживавшие политического доверия.

В годы Великой Отечественной войны стройбат стал основой создания рабочих батальонов РККА. Они и послужили фундаментом для формирования многочисленной трудовой армии, личный состав которой комплектовался на общих основаниях с воинскими частями РККА из состава, не подлежащего направлению в Действующую армию по политико-моральным соображениям (кроме начсостава). Рабочие батальоны подчинялись Военному совету СибВО, а в производственном отношении – гражданским директорам и начальникам промышленных и строительных организаций. Батальоны содержались на полном хозрасчёте и получаемое из органов НКО обмундирование и продовольствие должны были оплачивать за счёт заработанных ими средств. Гражданские организации обеспечивали бойцов строительных батальонов общежитиями, инвентарём и выплачивали стоимость выполненных работ.

Приказом наркома обороны СССР от 26 сентября 1941 г. была проведена кардинальная реформа рабочих батальонов РККА. Большая их часть была преобразована в рабочие колонны. Они изымались из военного ведомства и передавались в подчинение гражданским наркоматам, а также НКВД. Бойцы рабочих колонн снимались со всех видов интендантского снабжения по линии НКО и передавались на довольствие гражданским наркоматам. Решением ГКО от 21 марта 1942 г. рабочие колонны из военных подразделений были превращены в полувоенные трудовые формирования. Вместе с тем, бойцам рабочих колонн присваивалось воинское звание «красноармеец». Рабочие колонны сохранили военную форму одежды, а командный состав формировался за счёт резервов Наркомата обороны.

В течение всей Великой Отечественной войны рабочие колонны пополнялись личным составом исключительно через военкоматы по нарядам Комиссии ГКО, функционировавшей под руководством Н.М. Шверника. Рабочие колонны комплектовались за счёт бывших кулаков, подкулачников, торговцев, фабрикантов, дворян, белогвардейцев, лиц, побывавших за границей или граждан, имевших родственников за границей. Значительную прослойку бойцов рабочих колонн составляли те, у кого близкие родственники были подвергнуты репрессиям. Важным источником пополнения личного состава рабочих колонн были граждане, освободившиеся из заключения. В первую очередь в рабочие колонны направлялись те из них, кто был осуждён по 58 и 59 статьям УК. При укомплектовании рабочих колонн личным составом учитывался и этнический признак. В начале Великой Отечественной войны туда призывались: поляки, эстонцы, латыши, литовцы, чехи. В течение всей войны – румыны, болгары, корейцы, китайцы, греки, переселенцы из Западной Белоруссии и Западной Украины. В рабочие колонны попадали также плохо владевшие русским языком представители народов Средней Азии и Казахстана.

В рабочие колонны направлялись и женщины. Но, по-видимому, единственной этнической группой, поставлявшей женщин для рабочих колонн, были советские немцы. Мобилизованные немки направлялись в женские спецколонны. Отношение к советским немцам, а также к румынам, венграм, болгарам, словакам, финнам вообще было особым. Представители этих этнических групп, годные к физическому труду, как депортированные, так и проживавшие в Сибири постоянно, направлялись исключительно в рабочие колонны НКВД. Положение этих людей почти не отличалось от положения заключённых. В Алтайском крае, например, так называемые «мобнемцы» размещались непосредственно в зоне Алтайского исправительно-трудового лагеря. Много спецколонн НКВД дислоцировалось в Кузбассе. Секретарь Прокопьевского горкома М. Гусев 26 мая 1944 г. докладывал секретарю Кемеровского обкома С.Б. Задионченко, что все мобнемцы «размещены в специальном бараке, обнесённом забором, проход производится охраной через контрольные ворота». Единственное различие между собственно заключёнными и немцами состояло в том, что последние, не совершив никакого преступления, попадали на положение заключённых не через суды и трибуналы, а мобилизовывались через военкоматы.

Период бурного формирования рабочих колонн пришёлся на осень 1941 – начало 1942 г. К весне 1942 г. в СССР насчитывалось 1402 рабочие колонны. Совокупная численность личного состава рабочих колонн на 15 марта 1942 г. достигла огромной величины – 1265 тыс. человек. Несмотря на многочисленность личного состава рабочих колонн, власти и в дальнейшем стремились к наращиванию их численности, тем более, что часть их бойцов с 1942 г. стала направляться в Действующую армию. В 1943 г. через военкоматы для работы в промышленности и строительстве дополнительно было направлено 722 тыс. человек. В 1944 г. военкоматами страны в рабочие колонны было направлено – 674 тыс., а за 7 месяцев 1945 г. – 129 тыс. человек.

В Западной Сибири первые рабочие колонны были сформированы к 12 октября 1941 г. Укомплектование рабочих колонн региона личным составом первоначально происходило за счёт контингента военнообязанных Новосибирской, Омской и Семипалатинской областей, отсеянных от службы в Действующей армии по ПМС и национальным признакам. К концу декабря 1941 г. в СибВО имелось 72 рабочих колонны. В одной только Новосибирской области в октябре 1941 г. в рабочих колоннах проходили службу 55 тыс., в феврале 1942 г. – 159 тыс. бойцов. В Алтайском крае по состоянию на 12 октября 1942 г. в рабочие колонны было призвано 53 тыс. человек, из них 14 тыс. немцев. В Омской области к лету 1943 г. для работы в промышленности и строительстве военкоматы мобилизовали почти 60 тыс. человек.

Бойцы рабочих колонн сыграли без преувеличения выдающуюся роль в наращивании военно-промышленной мощи Советского Союза. Они участвовали в строительстве большинства оборонных объектов Западной Сибири. В регионе не было сколько-нибудь значительной стройки, на которой не выполняли бы самые тяжёлые, в основном земляные и погрузочно-разгрузочные работы красноармейцы из рабочих колонн. Они использовались на строительстве и реконструкции таких промышленных гигантов, как комбинат №179, заводы №№153, 335, 174, 29 и другие. В Кемерово силами личного состава девяти рабочих колонн строились и реконструировались заводы №№219, 391, 392, Азотнотуковый завод и Коксохимзавод. В Бердске они трудились на строительстве заводов №№296 и 318. В Сталинске бойцы рабочих колонн работали на Кузнецком металлургическом комбинате, на возведении Алюминиевого завода, завода Металлоконструкций им. Молотова. Значительный трудовой вклад бойцы рабочих колонн внесли в расширение Беловского цинкового завода. Бойцы рабочих колонн принимали участие в перешивке имеющей стратегическое значение Транссибирской железнодорожной магистрали, в реконструкции Чернореченского цементного завода (в Искитиме) и Томской ТЭЦ.

И всё же в течение всей войны они оставались людьми «третьего сорта». Суть отношения начальства к личному составу рабочих колонн довольно ясно выразил секретарь Новосибирского обкома М.В. Кулагин: «Все эти батальоны собраны с бора да с сосёнки, неблагонадежные люди, чуждые советской власти… Эти люди непригодны для армии, среди этих людей есть и такие, которые в прошлом сделали много плохого для советской власти… Бдительность, товарищи, должна быть проявлена в батальонах… Враг всеми средствами пытается заслать к нам диверсантов, под любым предлогом, с прямой задачей взрывать, вредить, убивать, когда нужно будет и собирание всяких секретных данных и передача разведке. В этих батальонах наиболее благоприятная обстановка для действия врагов».

Политическое недоверие, которое испытывали бойцы рабочих колонн, усугублялось рядом факторов организационно-административного характера. Красноармейцы-строители оказались сидящими между двумя ведомственными стульями. Никто не хотел заниматься вопросами материально-бытового обеспечения. Гражданские руководители строек считали их военными. Руководители военного ведомства своими их не признавали. Размещались бойцы скученно, без соблюдения элементарных гигиенических норм, в бараках, подвалах, клубах, школах и даже в палатках. Обмундирование бойцам рабочих колонн выдавалось так называемой 4-й категории. Многие рабочие колонны вообще не обмундировывались. Зимой и осенью бойцы выходили на работу, завернувшись в одеяла, а вместо обуви использовали так называемые «ЧТЗ» – подобие галош, вырезанных из покрышек. Во многих рабочих колоннах пищу выдавали раз в сутки. Качество продуктов питания было столь отвратительным, что Особый отдел НКВД фиксировал случаи коллективного отказа голодных людей от пищи.

Предоставим слово рядовым бойцам, высказывания которых тщательно собирались осведомителями Особого отдела НКВД, внедрёнными в рабочие колонны. Красноармеец И.Ф. Иванов: «Загнали нас в барак. Обмундирование не дали, валяемся на голых нарах. В бараке темно, находимся 500 человек. Кормят плохо, хлеба не хватает, хожу раздевшись в одной рубахе». Красноармеец Гаук: «Заключённых и то лучше кормят, чем нас». Командир отделения Фоминых: «Нас взяли в армию только мучить, дают кушать столько, чтобы только не умереть с голоду». Красноармеец Усолкин: «Разве мыслимо так кормить, с голода скоро сдохнем, что нас сюда морить что ли собрали». Боец Сергеев: «Наверное, Гитлер своих солдат так не кормит, а ещё хотят, чтобы мы им чего-то построили». Красноармеец Н.Ф. Худяков: «Жизнь наша красноармейская похожа на жизнь осуждённых и отбывающих наказание… работаем помногу, одевают же плохо, обмотки надоели и прочее». Красноармеец Ф.Я. Федоров: «Лучше помереть с пули, чем здесь с голоду помирать».

Бойцы рабочих колонн, доведённые голодом до потери человеческого облика, рылись по помойкам, ели мёрзлую картошку, сгнившие капустные листья и даже нищенствовали. Начальник 5 отделения Особого отдела НКВД СибВО, сержант госбезопасности Козлов в справке «По рабочим колоннам СибВО», направленной 2 января 1942 г. начальнику Особого отдела СибВО, капитану госбезопасности Крысанову, фиксировал: «Бойцы после обеда, придя на работу, следуют к цеховым столовым добывают картофель и устраивают приготовление её – пекут в кострах или же достают капустные листья и употребляют. Бойцы посещают нач. составовские столовые и собирают хлеб, что является дискредитацией Красной Армии… Боец Краус 15.X.41 г. был задержан нач. составовской столовой, который собирал куски хлеба. Краус по национальности немец имеет высшее медицинское образование. В 724, 725 и 752 раб. колоннах бойцы ходят по рабочим общежитиям и собирают хлеб как подаяние».

Грязные, оборванные, завшивленные красноармейцы шныряли по городским рынкам, возле столовых и магазинов и тащили всё, что попадётся под руку. Женщины, стоявшие в длинных очередях за хлебом, пожалуй, наиболее точно определили социальный статус бойцов рабочих колонн: «Вы не красноармейцы, вы похожи на сбежавших из тюрьмы». Бойцы рабочих колонн организовывали банды, грабившие местное население. Массовым явлением стало дезертирство. Справка Особого отдела НКВД содержит следующую информацию: «Всеми… недочётами и безобразиями пользуется а/с (антисоветский – В.И.) элемент, вовлекая в свою вражескую работу неустойчивых бойцов. Так, в 725 раб. колонне вскрыта к-р (контрреволюционная – В.И.) бандитская группировка Терентьева в составе 9 чел., ставившая задачей организацию в тайге банд из дезертиров и уничтожения отдельных коммунистов. В раб. колоннах г. Кемерово вскрыта к-р группировка немцев. В 746 раб. колонне группа бойцов во главе с Бушко организовала побег, но была своевременно ликвидирована нами».

Эффективность принудительного милитаризованного труда была, несомненно, очень низкой. В первом полугодии 1941 г. выработка на одного бойца рабочей колонны составляла в среднем 68% нормы, а производительность труда не дотягивала и до 30% нормы. В октябре 1941 г. на строительстве комбината №179, где трудились бойцы девяти рабочих колонн, средняя выработка не превышала 60-70% от принятых норм. В приказе Политуправления СибВО от 26 августа 1941 г. подчёркивалось, что «батальоны используются на работах плохо. Норм не вырабатывают, дисциплина в батальонах низкая, организованность на работах почти отсутствует... Руководители предприятий смотрят на бойцов батальонов как на дармовую рабочую силу, присланную на короткий срок в помощь вольнонаёмному составу рабочих». Но справедливо ли требовать чего-то иного от насильственно мобилизованных людей третьего сорта, вырванных из семьи, одетых в обмундирование четвёртого срока носки, питавшихся по предельно сокращённым тыловым нормам, проживавших в неблагоустроенных бараках и землянках? Компенсировать столь низкую результативность труда бойцов рабочих колонн можно было только за счёт массовости. Многочисленность бойцов рабочих колонн, использование их дешёвого труда на самых тяжёлых, неквалифицированных работах в условиях общего острого дефицита рабочей силы делали их труд незаменимым.