Мальчики из Симбирска
Иногда Фортуна творит странные совпадения, заставляющие многие поколения чесать в затылке от недоумения... Чем объяснить, к примеру, то, что в один и тот же день с разницей в 11 лет в одном и том же губернском городе Симбирске родились два человека, ставшие во главе двух воистину судьбоносных революций? Да еще и родились в семьях коллег и приятелей! Нет ли в этом тайного смысла и знака?
Но оставим мистические изыскания господам астрологам и перейдем к реалиям относительно недавней истории. Итак, 22 апреля 1881 года в семье директора мужской гимназии, потомка не одного поколения сельских священников Федора Михайловича Керенского родился сын, окрещенный Александром. К тому времени отпрыску непосредственного начальника почтенного педагога, директора симбирских народных училищ Ильи Николаевича Ульянова — Володе, как мы уже сказали, — было 11 лет от роду. Естественно, благодаря ощутимой разнице возраста мальчики общаться не могли. Тем более в 1889 году действительный статский советник Керенский был переведен с повышением в далекий Ташкент на должность главного инспектора училищ Туркестанского края. Однако нам известно, что семьи коллег дружили. И более того, уже после смерти Ильи Николаевича Керенский-старший опекал осиротевших Ульяновых. Этот добрый человек даже помог получить Володе золотую медаль по окончании гимназии, в 1888 году, хотя тот на нее права не имел! Ведь у него была четверка по ЛОГИКЕ! Причем поставленная самим Федором Михайловичем. Право, бывает судьба ироничной... И он же дал ему характеристику, позволившую поступить в Казанский университет. Вдумайтесь, брату казненного за попытку цареубийства государственного преступника Александра Ульянова! Даже в те времена узаконенной порядочности это было поступком... Эх, знал бы интеллигентнейший директор гимназии, что выйдет из его протеже!
Правда, дальнейшие пути двух грядущих лидеров русских революций надолго разошлись. Саша, несмотря на перенесенную в детстве тяжелую болезнь, туберкулез бедренной кости, надолго заковавшую его в гипс, а потом и в ортопедический железный сапожок, вырос весьма живым и веселым мальчиком. Рискнем предположить, что сухой и жаркий ташкентский климат весьма способствовал полному выздоровлению. Керенский прекрасно учился и, в отличие от злобного и склонного к конфликтам Владимира Ульянова, имел репутацию воспитанного юноши. К тому же отличного танцора, оратора и прирожденного актера. Любопытно, что его коронной ролью в любительских спектаклях был... Хлестаков. Заслуженно получив золотую медаль, Саша в 1899 году поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета. Он увлеченно учится, участвует в экспедициях в Новгород и Псков под руководством блестящего историка С. Ф. Платонова, интересуется востоковедением. Однако его живую натуру привлекает и общественная жизнь, столь бурная в начале ХХ века. Больше всего близки ему идеи народников и их последователей — социалистов-революционеров, эсеров. Правда, все это приводит не к активному участию в революционном движении, а всего лишь к вынужденному академическому отпуску, проведенному у отца, в Ташкенте. Очевидно, там умудренный опытом статский генерал убедил сына в том, что бороться за народные права лучше всего легально и на почве юриспруденции. А потому, вернувшись к занятиям, молодой Керенский переводится на юридический факультет, который и заканчивает с дипломом первой степени. И, в отличие от «заочника» Ульянова (еще не Ленина), начинает блестящую карьеру юриста.
Любимец публики
Помощник присяжного поверенного, член Коллегии адвокатов Петербурга, талантливый оратор и весьма одаренный правовед, Александр Федорович быстро завоевывает репутацию одного из лучших специалистов по политической защите. При этом он не отказывается и от общественной деятельности — работает в комитете по оказанию помощи жертвам событий 9 января 1905 года («Кровавого воскресенья»), поддерживает контакты все с теми же эсерами, участвуя в редактировании их газеты «Буревестник». И даже предлагает главе боевой организации (и одновременно агенту охранки!) Евно Азефу организовать убийство императора. Однако сей проект в планы террориста-провокатора не вписывался и был отклонен. Керенского даже арестовывают в декабре 1905 за связи с боевой дружиной тех же эсеров. Но за недостатком улик уже в апреле он выходит из Крестов, отделавшись недолгой ссылкой вместе с женой и сыном в Ташкент. Осенью того же года он снова в столице... Мягкость «кровавого царизма» вызывает неподдельное удивление. И в октябре, в Ревеле, молодой адвокат уже защищает эстонских крестьян, разграбивших баронское поместье. Громкий процесс, всероссийская слава! Следует заметить, что Александр Федорович никогда не «лез на рожон», предпочитая практически безопасную, но дающую славу карьеру «левого, прогрессивного адвоката» каторге, а то и виселице, на которые шли его друзья-эсеры. Искусство комфортного (до поры — до времени!) сидения на двух стульях было освоено им в совершенстве... Зато на множестве судебных процессов он проявляет себя все больше. Защищает туркестанских эсеров-боевиков, спасая их от казни в 1910 г., протестует против печально известного дела еврея Бейлиса, обвиненного в ритуальном жертвоприношении, защищает армянских националистов-дашнаков. Его популярность изрядно повысила работа в специальной комиссии Третьей государственной думы по расследованию обстоятельств Ленского расстрела. Следует заметить, что «жестокий режим» внял ее выводам, лишив компанию «Лензолото» монопольного положения и принудив ее улучшить условия работы, повысить оплату рабочих, реорганизовать управление и привести в порядок быт... Само собой в 1912 г. любимец либеральной публики, ее златоуст и народный заступник Керенский становится депутатом Четвертой государственной думы от Трудовой группы. Партии, идеологически близкой к эсерам, но формально декларировавшей легальные пути достижения целей. И в самом деле — кто же, если не он! В том же году он вступает в масонскую ложу «Великий Восток народов России». Уже в 1916 г. он секретарь этой ложи, член ложи думской и член Верховного совета масонов России.
Кумир миллионов
В думе Керенский — один из самых популярных левых ораторов. Не стесняясь, он говорит с трибуны о необходимости революции, вызывая возмущение императрицы. Правда, ему это ничем, кроме роста популярности, не грозит! С началом Первой мировой войны он, подписавший вначале пацифистское воззвание меньшевиков, быстро переходит в стан оборонцев. С одной стороны, слишком велик патриотический подъем в стране, и подобные высказывания могут подмочить репутацию. А с другой — ему, умному, образованному и широко информированному политику, понятно: поражение России чревато полным крахом. И... Александр Федорович снова показывает виртуозность в искусстве сидения на двух стульях: одновременно ухитряется призывать к мобилизации всех сил на защиту отечества и всеми силами старается дискредитировать его действующую власть. Он требует всеобщей политической амнистии, предоставления автономии Польше и Финляндии, свободы национальных и религиозных меньшинств (прежде всего евреев!), расширения всевозможных политических свобод. Как будто не понимая, что для воюющей страны даже часть этих «своевременных» мер может обернуться полным хаосом!
Впрочем, так ли не понимает? К концу 1916 года в империи одновременно плелось множество заговоров. Одни, крайне правые (не без влияния приснопамятного Распутина, за то и убитого), стремились сместить Николая Второго, сделав регентшей при малолетнем наследнике Александру Федоровну, и срочно заключить сепаратный мир с Германией. Другие намеревались войну продолжать, но возведя на трон царского брата Михаила, прав, к слову, на то не имевшего. Третьи, к коим не без основания ряд историков относят и масонов (по крайней мере, те ложи, к которым принадлежал Керенский), всеми силами нагнетали напряжение в тылу, дабы свергнуть монархию. Следует отметить тот факт, что к концу 1916 года, наконец, был преодолен кризис снабжения армии. Нехватка боеприпасов, оружия и обмундирования, лишавшая фронт самого необходимого, пришла к концу. Военное производство стало на ноги. На весну 1917 г. планировалось наступление, которое без сомнения переломило бы хребет немцам и австриякам. Но здесь-то и проявился прекрасно продуманный саботаж думских заговорщиков, всеми силами старавшихся подорвать режим. Эшелоны со снарядами не попадали в действующую армию, тормозился и доступ провианта в столицу. Искусственно, для того, чтобы сначала вызвать беспорядки, отстранить от власти монарха, а потом «спасти положение». И во главе всего этого действовали масоны-думцы — Керенский, Некрасов, Терещенко, Коновалов...
А в Швейцарии угрюмо и безнадежно ждал своего часа Ульянов-Ленин, давно при посредстве авантюриста Парвуса вступивший во «взаимовыгодные отношения» с германским генштабом. Его пропагандисты-большевики на немецкие деньги разлагали фронт, призывая солдат к окончанию «братоубийственной империалистической бойни». Нет нужды пересказывать историю Февральской революции. Можно сказать лишь одно: искусственно спровоцированные «голодные бунты» в столице (даже при временных и явно «штучных» задержках хлебных эшелонов на пути к Петрограду, ежедневная норма выдачи хлеба составляла 900 граммов на человека! Попробуй съешь-ка!) были бы легко и практически бескровно погашены. Если бы... члены все тех масонских организаций во главе с генералами Рузским и Алексеевым не задержали поезд императора на станции Дно, по существу принудив смертельно уставшего и не хотевшего реального братоубийства монарха к отречению. А уж Керенский склоняет к тому же отречению брата царя, Михаила Александровича. Вот она, долгожданная свобода! Само собой, Александр Федорович с первых минут в самом центре событий. Он призывает депутатов Думы не подчиняться царю. Керенский руководит разоружением полиции. Он становится товарищем (заместителем) председателя крайне левого, стоящего за мир с Германией Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и... министром юстиции Временного правительства, декларирующего «войну до победного конца».
Как в его голове сочетался печально известный «Приказ №1» Петросовета, лишивший командиров единоначалия и подчинивший любое их действие контролю солдатских комитетов и комиссаров, отменивший смертную казнь на фронте — приказ, который стал детонатором взрыва дезертирства и самосудов над офицерами, по существу лишив армию боеспособности, — и призывы к продолжению войны, понять здравым умом невозможно. Смесь хлестаковщины и некоей социальной шизофрении... А еще он становится инициатором всеобщей амнистии не только политическим, но и уголовным преступникам. Само собой, эти «птенцы Керенского» немедленно приложили свои натруженные кастетами и фомками руки к полной дестабилизации тыла... Грабежи и погромы стали нормой жизни. Благо, полиция в «свободной России» была разогнана... Но Керенский ничего не хочет замечать. В упоении он буквально разрывается между митингами, срывая очередные бурные овации. Перед рабочими Александр Федорович появляется в скромной куртке, перед солдатами — в полувоенном френче... Ораторский талант расцветает на глазах. Его буквально носят на руках, его руку сводит от тысяч рукопожатий... И неважно, что страна разваливается на глазах, что еще вчера мощная армия превращена в разбойничью вольницу, главное — провозглашены всевозможные свободы! Следует отдать должное Александру Федоровичу: лично он никогда не одобрял расправ. Более того, мог отнять у озверевшей толпы трясущегося дряхлого царского премьера Горемыкина, буквально парализовав ее огненным взором и громогласными словами: «Не трогайте этого человека!» Но кто, как не он, демократ и гуманист, повинен в тысячах, десятках тысяч жесточайших убийств офицеров, генералов и адмиралов, ставших жертвами вышедшего на улицы «великого российского Хама»?!! И он же повинен в том, что проехавший всю Европу в запломбированном немцами вагоне с бандой подельников германский шпион Ленин был не повешен, а... встречен с почестями и устроен заботливым правительством во дворце балерины Кшесинской. Причем чем больше разлад в стране, тем большую власть и полномочия захватывает Керенский. Подчинив себе премьера князя Львова, он добивается отставки министра иностранных дел Милюкова, последовательного сторонника войны до победы; вводит в состав правительства социалистов и получает портфель военного и морского министра. И тут же, стоя за «мир без аннексий и контрибуций», пытается подготовить летнее наступление армии. Армии, им же разваленной и растленной! Само собой, оно проваливается с треском.
Зато большевики, продолжающие свою разрушительную деятельность, благоденствуют. Еще бы! Ведь Керенский, несмотря на «свободу слова», по существу запретил публикацию доказанных сведений об их связях с немцами! Дескать, нельзя товарищей-революционеров позорить на радость реакции! Работа военной контрразведки полковника Никитина форменным образом парализована... И только после прямого бунта в начале июля, когда на немецкие деньги большевики вывели на улицы Петрограда буйные толпы накокаиненых матросов и озверелых люмпенов, Керенский вроде бы одумался. Попытка путча была подавлена. Преданы гласности документы, разоблачающие Ленина и Ко как германских шпионов... Более того, выписаны ордера на арест верхушки большевиков. Но... и Ленин, и большая часть его соратников вовремя предупреждены и бегут как тараканы. Причем сам «вождь» — в женском платье! Сегодня можно предположить, что столь странная лояльность была вызвана тем, что сам Керенский и его товарищи по партии (с марта 1917 г. он наконец-то официально становится эсером) панически боялись разоблачения в... связях с теми же немцами, от которых тоже получали «субсидии» еще с дореволюционных времен! Не исключено, что этим ему напрямую угрожали «товарищи большевики»... Керенский становится премьер-министром, а на пост Верховного главнокомандующего назначается боевой генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Вновь вводится смертная казнь на фронте. Готовится необходимейшая замена разложившегося и обольшевиченного столичного гарнизона верными фронтовыми частями... Но в последний момент Керенский ставит все с ног на голову, явно испугавшись потери или ограничения своей власти. 26 августа на заседании правительства он объявляет действия Корнилова... мятежом!Срочно выпускаются на волю большевики, создаются военно-революционные комитеты для борьбы с «корниловщиной»... Войска корпуса генерала Крымова, шедшие в Петроград остановлены, а их командир пускает себе пулю в лоб. Корнилов арестован... Зато сам Керенский становится Верховным главнокомандующим, а Россия — республикой! Нет нужды пересказывать дальнейшее: так ничего и не понявший «народный Наполеон» сам выпустил из бутылки джинна большевизма, через неполных три месяца скинувшего его с «красного трона». Затем — бегство. Правда, не в женском наряде. Это неблагодарный Ленин приписал ему собственное позорище, чему Александр Федорович возмущался до самой смерти...
Агасфер русской революции
А дальше... Дальше — неудачная попытка пробиться к Питеру, жалкие потуги возглавить сопротивление большевикам... Он чужой для всех: для вождей белого движения — предатель Корнилова, для правителей стран Антанты — соглашатель с большевиками... Впрочем, бежавший летом 1918 года за границу Керенский изрядно навредил и Деникину, и Врангелю, доказывая французскому президенту Клемансо и британскому премьеру Ллойд-Джорджу невозможность поддержки «махровых реакционеров». Они не слишком считались со мнением беглого русского «бонапарта», но для изрядно полевевшей общественности его тонкий голос был прекрасным оправданием предательства интересов вчерашних союзников. Сильная Россия не была нужна никому... За время своей многолетней эмиграции Керенский написал множество книг, издавал газеты, и все, что он делал, было направлено на одну цель: обелить себя. Для всех он был по существу одиозной фигурой — и для правых, и для левых. Этакий Вечный Жид русской революции, повинный в том, что миллионы его соплеменников остались без родины, а сотни миллионов оказались под гнетом большевиков... Он натворил еще немало глупостей — например, находясь в оккупированной немцами Франции, одобрил нападение Германии на СССР. И вскоре отъехал в Англию, откуда его естественно, быстренько «попросили». Уж больно несвоевременными были прогерманские высказывания для лютого врага нацизма Черчилля... Впрочем, пребывая в США, Александр Федорович преспокойно открестился от крамольных идей. Дескать, не понял, каковы они, гитлеровцы! Он благополучно и сыто дожил до глубокой старости, скончавшись в лондонском госпитале на 90-м году жизни 11 июня 1970 года. Сложно сказать, испытывал ли этот расточитель великой империи стыд, который безнадежно пытался внушить ему едчайший сатирик Аркадий Аверченко... Но незадолго до смерти в беседе с представителем НТС Поремским признался: «Знаете, что бы я сделал, очутись снова в 17-м году? Велел бы расстрелять себя самого — Керенского!» Пожалуй, это лучшее, что он сказал за всю свою долгую жизнь Хлестакова от политики. Жаль только, поздно!
