Даже с момента отправки 1-й Особой бригады из России у солдат с офицерами
   стали возникать трения, которые в течение времени не только  уменьшались,
   но и увеличивались; остановить  их  не  представлялось  возможным.  Какое
   отношение у  солдат  могло  сложиться  о  своем  командире,  генерале  Н.
   Лохвицком, когда он лично поощрял порки солдат.
   Прапорщик В.А. Рыхлинский вспоминал, когда он, 21-летний офицер,  называл
   35-40-летних рядовых и унтер-офицеров на «вы»,  его  начальник,  временно
   командовавший  2-м  Особым  полком  капитан  М.И.  Иванов   (впоследствии
   подполковник и командир 1-го батальона этого же  полка)  высказывал  В.А.
   Рыхлинскому  собственное  неудовольствие,  на   людях   демонстрировавший
   доброту к подчиненным. Отметим, что в бою  М.И.  Иванов  не  прятался  за
   спины солдат.
   Не имея боевой спайки, в  глубине  рот,  батальонов,  полков  1-й  Особой
   бригады, как и в 3-й, зарождалось семя  недовольства  против  офицерства,
   многие  представители  которого  позволяли  себе   грубо   обращаться   с
   солдатами. Отсутствие боевых кадровых  офицеров,  большая  часть  которых
   была выбита в первые месяцы войны на русском фронте, давало о себе знать.
   Несомненно, среди офицеров находились люди порядочные, отважные и смелые.
   Ярчайшим примером  подобного  офицера  может  служить  подполковник  Г.С.
   Готуа, командир 2-го  батальона  2-го  Особого  полка,  которого  солдаты
   вспоминали с уважением.
   После вышеперечисленных фактов  вовсе  не  удивительно,  что  именно  1-я
   Особая  бригада  стала  ядром  неповиновения  высшей  власти  и   явилась
   рассадником недовольства в русских войсках на французском фронте  в  1917
   г.
   Уже в 191б г., в конце года, один из атрибутов  дисциплины  -  соблюдение
   формы  одежды  -  в  1-й  Особой  бригаде  стал  нарушаться.  Причем   не
   обязательно среди нижних чинов, но и среди господ  офицеров.  Тревога  по
   этому поводу звучит в приказе № 173 по 1-й Особой бригаде  от  3  октября
   1916г. В приказе № 224 по 1-й Особой бригаде от 23 ноября 1916  г.  можно
   найти следующие строки: «Главнокомандующий французскими армиями  обращает
   внимание на заметный упадок внешней дисциплины в войсках  [в  1-й  Особом
   бригаде],  выражающееся  в  несоблюдение  формы   одежды,   и   некоторой
   распущенности». Спустя 4 месяца от приказа № 454 от 12 августа 1916 г,  в
   декабре  1916  г.  еще  существовали  погоны  и  петлицы  разных  цветов,
   пулеметчики не имели установленных  нарукавных  знаков  для  их  отличий,
   нижние чины не имели индивидуальных знаков, введенных с 15 ноября 1916 г.
   (приказ № 219).
   Отмеченные случаи несоблюдения дисциплины имели  место  и  в  3-й  Особой
   бригаде. В приказе № 7 от 22 октября 1916 г.  говорится:  «Люди  начинают
   распускаться.   Кивают   головой   отвечая    на    приветствие,    ходят
   расстегнувшись, поднимают воротник, а когда идет дождь имеют  несчастный,
   непотребный вид».
   Кроме  несоблюдения  формы  одежды  в  русских  войсках   имелись   факты
   «национальной слабости»: неумение ограничить себя в употреблении спиртных
   напитков  –  спиртные  напитки  распивали  целыми   группами.   Случались
   единичные случаи кражи, когда русские солдаты воровали у французских.
   Уже в 1916 г, происходит знакомство солдат  с  революционной  эмиграцией,
   живущей  во  Франции,  которая  через  небольшие  группки  военнослужащих
   русской  армии  начинает   проникать   в   Особые   бригады   и   изнутри
   способствовать разложению подразделений.
   В результате, революционный дух, который охватит войска воюющих сторон  в
   1917 г., имел корни и в 1916 г. И одной из причин возникновения подобного
   настроения не могла не служить поспешность формирования Особых  бригад  и
   отправка столь молодого подразделения и  без  боевого  опыта  на  далекий
   фронт.
   Салоникский фронт был открыт в конце 1915 г. Сербы, англичане,  французы,
   итальянцы и две русские бригады образовали  на  Балканах  т.н.  Восточную
   армию под общим руководством генерала М. Саррайля (с 16 января 1916  г.),
   которой надлежало остановить  продвижение  противника  и  по  возможности
   облегчить положение на франко-германском фронте.
   Отметим, что  между  М.  Саррайлем  и  командующим  британскими  войсками
   генералом Магоном (и их преемниками) возникают противоречия. Ни  один  из
   них не желал подчиняться другому. Подобного рода антагонизмы были  сплошь
   и рядом в войсках Антанты от первого дня войны  до  последнего.  Генералы
   каждой страны в первую очередь исповедовали собственные узко-национальные
   интересы. Не оказался исключением  и  Балканский  театр.  С  политической
   точки зрения  дела  здесь  обстояли  хуже,  чем  где-либо,  поскольку  на
   Балканах присутствовали войска пяти держав - Франции,  Британии,  России,
   Сербии, Италии; самые большие  противоречия  являлись  между  Францией  и
   Британией.
   В результате, военно-политическая обстановка на Балканском театре военных
   действий, в которой надлежало сражаться русским войскам, не располагала к
   формированию дружественных взаимоотношений среди союзников.
   В первой половине августа 1916 г. в Салоники прибыла 2-я Особая  пехотная
   бригада  с  генералом  М.К.  Дитерихсом,   с   первых   дней   пребывания
   столкнувшаяся  с   разнообразными   трудностями,   например,   отсутствие
   некоторого имущества, инструментов (и имея в тылу до 180 больных).  Лучше
   всего сказано в «Общих выводах по  формированию  и  отправки  бригады  на
   фронт союзных армий»: «...почти ничего не было подготовлено заранее,  для
   снабжения бригады всем необходимым. Правда,  что  каждое  наше  заявление
   принимается с большой предупредительностью и сейчас же почти исполняется,
   но тем не менее, по-видимому. Штаб Armee d ' Orient [Восточной армии]  не
   получил нужных всеобъемлющих указаний по нашему снабжению  и  обеспечению
   из Парижа, а потому приходится  постоянно  напоминать  то  о  том,  то  о
   другом».
   Генерал также  сожалел  о  том,  что  его  2-я  Особая  бригада  не  была
   укомплектована с технической точки зрения. «При вверенной мне  бригаде...
   считаю необходимым ходатайствовать о сформировании горных  трех  батальон
   наго артиллерийского и паркового дивизионов и одной саперной роты. Только
   тогда бригада будет иметь самостоятельное  боевое  значение  и,  главное,
   значительную политическую силу при разрешении в будущем  тех  или  других
   дипломатических вопросов на Балканах».
   Как и на французском фронте, 2-я Особая  бригада  вошла  в  группу  войск
   вместе с 57-й, 156-й  французскими  дивизиями  (под  общим  командованием
   генерала Кордоннье), которым надлежало находиться в первых эшелонах атак.
   С прибытием 2-й Особой бригады в  Салоники  сербское  командование  сразу
   попросило верховное союзное командование  о  включении  русских  войск  в
   состав  сербских  армий,  т.к.  они  пользовались  большим  уважением   и
   популярностью среди сербов. С подобными просьбами выступали командующий I
   -й сербской армией воевода Мишич, командующий  III  -ей  сербской  армией
   Васич. На подобные  предложения  генерал  М.К.  Дитерихс  ответствовал  о
   «...неудобстве  включать  войска  великой   державы   в   состав   малого
   государства».
   По  замыслу  Главнокомандующего  Восточной   армии   в   первую   очередь
   требовалось овладеть крупным сербским городом Битоль (Монастырь).  Взятию
   города придавалось большое военно-политическое значение.  Во-первых,  это
   был сербский город, и его взятие должно было символизировать освобождение
   Сербии от врага. Во-вторых, с освобождением Битоля должно  было  начаться
   наступление всего союзного экспедиционного  корпуса  на  всем  протяжении
   линии   Балканского   театра.   В-третьих,   успешная   операция    могла
   способствовать вхождению Румынии в Антанту.
   В августе-сентябре  1916  г.  началась  Битольская  операция.  На  острие
   передовых союзных дивизий находились русские  и  сербские  подразделения;
   французы и англичане - на менее опасных участках.
   Воевать приходилось в неимоверно тяжелых условиях: боевая деятельность 2-
   й Особой бригады «...состояла в ряде утомительных горных  переходов,  при
   чуть ли  не  тропической  жаре,  многочисленных  боевых  столкновениях  и
   стоянках в окопах и на  склонах  гор,  занятых  противником...».  Большие
   проблемы  возникли  у  бригады  с  лечением  раненых  и  больных  солдат.
   Французы, которые по договоренности  должны  были  обеспечить  санитарное
   обеспечение, подчас  совершенно  игнорировали  заботы  о  наших  раненых.
   Вместе с тем не только  французы  подобным  образом  относились  к  нашим
   солдатам. Когда полковые врачи написали рапорт нашему бригадному врачу  о
   необходимости  устройства  в  тылу  русского  «неподвижного   госпиталя»,
   последний заявил, «...что мы здесь прежде всего должны заботиться о  том,
   чтобы не  ссориться  с  французами  и  что  все  нападки  на  французские
   госпитали несправедливы».
   Наиболее четко, как всегда, выразил все недостатки бригады  генерал  М.К.
   Дитерихс (за проведение  Битольской  операции  получит  высокие  сербские
   награды): во-первых, не  хватает  артиллерии,  технических,  перевязочных
   средств; во-вторых, отсутствие связей с союзной артиллерией и войсками; в-
   третьих, отсутствие инженерных средств при  бригаде.  С  начальником  2-й
   Особой бригады соглашался и генерал М. Саррайль: «...русские не имели  ни
   артиллерии,  ни  тыловых  служб...  их  административные  службы   сильно
   зависели от наших [французских]…». Не лучшим образом дела  обстояли  и  с
   продовольствием.
   Кроме вышеперечисленных проблем можно прибавить еще одну  -  недоверие  к
   боевым  качествам  русских   союзников,   в   частности,   к   французам:
   «...последние всегда следовали уступами за нашими флангами», несмотря  на
   то,  что  наступать  на  противника  должны  были  все   вместе.   Иногда
   происходили очень неприятные случаи: из-за вялых и нерешительных действий
   французских войск в середине октября в районе Велушино-Кенали 4-й  Особый
   полк попал в  окружение,  сумевший  все-таки  прорваться  к  своим,  взяв
   инициативу в собственные руки. Более  того,  местная  официальная  пресса
   ничего не говорила об успехах русских войск, приписывая все удачи на счет
   исключительно французов и итальянцев.
   Несмотря на указанные проблемы на Салоникском фронте, 2-я Особая  бригада
   зарекомендовала себя с лучшей стороны.  Невзирая  на  преграды  на  своем
   пути, она с честью выполняла долг. 18 сентября 3-й батальон 3-го  Особого
   полка овладевает высотой Бигла, 24 сентября части  того  же  полка  ведут
   упорные бои в районе Арменско. Наши потери составили 10  офицеров  и  576
   нижних чинов убитыми и ранеными. Всего с начала Битольской  операции  2-я
   Особая бригада потеряла до 15 октября 1916 г.: офицеров - 5 убитых  и  18
   раненых, нижних чинов - 173 убитых и 1.099 ранеными, 128 человек  пропали
   без вести. К 7 ноября во 2-й Особой бригаде под ружьем оставалось  –1.423
   человек в3-м Особом полку и в 4-м 1.396 (по штатам в  полку  должно  быть
   3.000-3.500 человек). Общие потери союзников составили  более  40,0  тыс.
   чел (из них 28,0 тыс. сербов).
   Первые  активные  боевые  действия  2-й  Особой  бригады  закончились   с
   прекращением Битольской операции, в результате которой  город  был  взят,
   что и произошло 19 ноября 1916 г. В 10  часов  10  минут  генерал  Леблуа
   получил донесение от начштаба 2-й Особой бригады полковника  Шишкина:  «В
   9.30 1-й батальон 3-го русского полка вошел  в  Монастырь.  Преследование
   продолжается». Прибывший в город королевич Александр Сербский «...выразил
   большую радость, что  Монастырь  был  занят  первым  русскими  войсками».
   Генерал М. Саррайль сразу издал приказ, в котором отмечает мужество  всех
   союзных частей, участвовавших  в  освобождении  Битоля  и,  в  частности,
   пишет:  «Русские,  в  греческих  горах,  как  на  сербской  равнине  ваша
   легендарная храбрость никогда не изменяла вам». 19  октября  1916  г.  по
   Восточной армии выходит приказ № 10:
   «3-й пехотный полк 2-й особой русской бригады.
   Между 9 и 26 сентября 1916 г. действуя на  высотах  достигавших  2.000  м
   выполнил блестящую  операцию  против  болгарских  войск.  Последовательно
   выбив  их  с  Синжакского,  Сешрецкого  и  Нерецко-Планинского   хребтов,
   сокрушительным ударом, не смотря на чувствительные потери, овладел сильно
   укрепленной горной позицией к северу от Арменско,  решительно  содействуя
   взятию г. Флорина»; 3-му Особому полку  был  пожалован  Военный  крест  с
   пальмой на знамя полка.
   На окраинах  города  Битоля  на  местном  кладбище  стоит  монументальный
   памятник, построенный в честь павших за сербский  город  французов;  есть
   простенький, заросший бурьяном участок с  захоронениями  павших  сербских
   воинов, но нет ни одного сколько-нибудь простого памятника, стелы в честь
   русских военнослужащих...
   Вопреки ожиданиям русских солдат и офицеров, надеявшихся на  долгожданный
   отдых, их оставили в строю: они сменили на боевых позициях  Вардарскую  и
   Моравскую сербские дивизии (с 24 ноября 2-ю  Особую  бригаду  включили  в
   состав I -ой сербской армии – М.К. Дитерихсу пришлось подчиниться приказу
   и попасть под командование генералов «малого государства»).
   После активных боевых действий на Салоникском фронте наступило  временное
   затишье,  в  течение  которого  противоборствовавшие  стороны  занимались
   перегруппировкой войск и вынашиванием новых  планов  по  изменению  линии
   фронта каждый в собственную пользу.
   В октябре 1916 г. на Салоникский фронт прибывает4-я Особая  бригада.  Она
   сталкивается с  аналогичными  трудностями,  что  и  2-я  Особая  бригада:
   отсутствие транспортных  средств,  вьючных  животных,  пулеметов,  плохая
   работа  французских  тыловых  служб  (например,  вовремя  не  привозились
   шинели). В частности, командир 4-й Особой бригады генерал Леонтьев  пишет
   в штаб III -ей сербской армии(в состав которой входила бригада)  в  конце
   ноября: «В полковом  обозе  и  на  людях  имеется  лишь  3-дневный  запас
   продовольствия, т.к. пополнить его перед выступлением до  положенного  не
   оказалось возможным... Нет походных кухонь...  Что  касается  фуража,  то
   запасов его в бригаде не имеется...».
   После небольшого отдыха 4-я Особая бригада выступила на фронт  7  декабря
   1916 г. Русским  войскам  достались  малооборудованные  позиции,  которые
   приходилось постоянно совершенствовать. К тому же работать приходилось  в
   твердом скалистом грунте, часто под огнем противника.
   За декабрь потери 4-й Особой бригады составили 3  офицера  и  520  солдат
   убитыми и ранеными. Потери  наши  войска  несли  не  только  от  действий
   противника: к 1 января 1917 г. свыше 50%  личного  состава  бригады  (963
   офицера и 5.290 нижних чинов) были больны; в  конце  1916  г.  в  русских
   войсках, как и в войсках Восточной армии, свирепствовала малярия.
   Подвиги и героизм, присущий русским  Особым  бригадам,  также  как  и  во
   Франции, являлся одной стороной монеты.  Другая  сторона  заключалось  во
   взаимоотношениях офицеров и солдат. Общая обстановка во 2-й и 4-й  Особых
   бригадах не являлась спокойной и радужной. Генерал  М.К.  Дитерихс,  едва
   прибыв  в  Салоники,  подвергает  суровой   критике   офицерский   состав
   («Приглядываюсь к офицерам. Мало культурности во всем»).
   Прямым подтверждением этому явился серьезный  инцидент,  произошедший  15
   августа 1916 г. в военном лагере Ларме в Марселе:  солдаты  убили  своего
   офицера, подполковника Маврикия  Краузе,  начальника  89-го  Беломорского
   пехотного полка,  назначенного  Главным  Управлением  Генерального  Штаба
   (ГУГШ) командиром роты маршевого батальона 2-й Особой бригады (в пути  из
   Архангельска во Францию он был временно исполняющим обязанности командира
   3-го батальона 4-го Особого полка той же бригады).
   Причины убийства крылись прежде всего в жестоком обращении  с  солдатами:
   во время следования на пароходах в Брест М. Краузе  подвергал  солдат  за
   малейшие нарушения серьезным наказаниям; не последнюю роль сыграла и  его
   немецкая фамилия. «Есть основание предполагать, что дело не обошлось  без
   участия эмигрантов  анархического  направления,  коими  в  это  же  время
   изобиловал юг Франции. Вино, от которого  за  время  войны  отвыкли  наши
   солдаты [с 1914 г. в  России  действовал  «сухой  закон»]  и  которое  во
   Франции продавалось свободно, сыграло немалую роль в этом событии».
   В результате расследования  к  военно-полевому  суду  было  привлечено  4
   офицера и 26 солдат и унтер-офицеров,из которых 8 человек (все  -  нижние
   чины) были расстреляны, 18 других нижних чинов и все офицеры  освобождены
   и отправлены в Россию. Из донесения в Петроград от графа  А.А.  Игнатьева
   отметим интересный факт: «Офицеры, опасаясь продолжения  беспорядков,  не
   выказали должного негодования и стремления  помочь  начавшемуся  дознания
   [так в тексте]».
   Офицеры - по крайней мере, во 2-й  Особой  бригаде  -  отличались  еще  и
   сребролюбием, не упускали  случая  тратить  солдатские  деньги  в  личных
   целях. Имелись факты нарушения формы одежды: «Начать с одежды - произвол,
   особенная любовь увлекаться иностранными покроями и штиблетами...».
   Как и в русских войсках во Франции, в течение 1916 г. и особенно в  конце
   года имели место факты нарушения дисциплины. Генерал М.К. Дитерихс  пишет
   12 декабря 1916 г.: «...до меня доходят официальные сведения о не которых
   поступках г.г. офицеров в  Салониках,  недопустимых  ни  с  точки  зрения
   образца дисциплины, ни с точки зрения русских воинов. (...) В  ресторанах
   напиваются пьяными до потери человеческого облика, до оскорбления мундира
   чести, которые они имеют право носить».  Увы,  подобные  случаи  являлись
   нередкими.
   Главный результат участия в первых боях четырех  Особых  пехотных  бригад
   оказался более чем очевидным - русские войска  использовались  союзниками
   как пушечное мясо, к ним относились в армии как к  людям  второго  сорта.
   Русские войска прошли путь от торжественного приема местным населением до
   пренебрежительного отношения со стороны верховного союзного командования.
   Заслужили ли простые русские солдаты подобного обращения, столь доблестно
   сражаясь бок о бок с союзниками против общего врага?
   1917 - ГОД РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОТРЯСЕНИЙ.
   К 1917 г. военно-стратегическая обстановка на фронтах изменилась мало, но
   уже становится все более очевидным превосходство Антанты над Центральными
   державами, хотя в течение 1916 г., несмотря на огромные  потери  в  живой
   силе, обеим сторонам не удалось добиться коренного перелома в войне.
   Внутриполитическая обстановка в странах-участницах войны в целом являлось
   далеко не благополучной. Около 2 с половиной лет непрерывно шла  война  с
   применением новых видов вооружений, на фронтах погибали тысячи  и  тысячи
   солдат; тыл страдал от войны по-своему -  там  падал  жизненный  уровень,
   особенно остро данная проблема чувствовалась в Австро-Венгрии и Германии.
   На французском фронте линия  позиций  продолжала  оставаться  практически
   прежней. Сражения на реке Сомма, под Верденом, - все  эти  кровопролитные
   сражения никому не принесли успеха.
   3-я Особая бригада занимала по-прежнему боевой участок возле села Оберив.
   31 января 1917 г. она подверглась газовой  атаке  противника  (31  января
   1917 г.). С 16 час на позиции 6-го Особого полка и  соседних  французских
   частей пошли волны бесцветного газа, затем - облака хлора. Под прикрытием
   газа и артиллерии немцы пытались атаковать, но, получив отпор, отступили.
   Только в 22 часа войскам разрешили снять противогазы.
   Особенно большие потери понес 6-й Особый полк - все умершие на  месте  22
   человека служили именно в этом полку, как  и  285  чел  из  306  человек,
   эвакуированных  в  тыл  с  разной  степенью  отравления.  О   трагических
   последствиях 31 января говорилось в приказе от 2 февраля  по  1-й  Особой
   бригаде, и обращалось внимание на  меры  по  защите  личного  состава  от
   газовых атак.
   Отметим, что о подобных мерах говорилось еще, по крайней мере,  с  ноября
   1916 г., в частности, был назначен особый офицер специально ответственный
   за проведение мероприятий по отражению газовых атак. Думается, что не все
   серьезно относились к противогазам - они недавно появляются в войсках  и,
   может быть, русские  солдаты  просто  недооценивали  серьезность  газовой
   атаки. Еще в декабре 1916 г. в 1-й и3-й Особых бригадах отмечались случаи
   отсутствия  противогазов  даже  при  торжественных  смотрах,   устроенных
   бригадным начальством.
   Итого на всем участке фронта, подвергнутого немецкой газовой  атаке  было
   отравлено из 10.000 человек 1.980, т.е. около 20% французских  и  русских
   военнослужащих.  Предпринятая   ответная   атака   газовая   французскими
   подразделениями на немецкие позиции в  ночь  на  17  февраля  успехом  не
   увенчалась: газовое облако  частично  вернулось  обратно.  Пострадало  13
   русских и 120 французских  военнослужащих  (все  120  человек  входили  в
   состав газовой роты).
   Первую боевую службу 3-я Особая бригада закончила, когда 12 марта 1917 г.
   ее сменила 185-я французская территориальная бригада (состоящая из  75-го
   и 78-го территориальных полков), а русские подразделения были выведены  в
   тыл на берега реки Марны.
   Тем временем 1-я Особая  бригада  была  включена  в  состав  VII  корпуса
   генерала де Вазилера (3 марта 1917 г.), в который входили 14-я, 37-я и 41-
   я французские пехотные дивизии. Боевой участок - напротив деревень  Курси
   и Луавр - бригада заняла 11-13 марта, сменив  полки  152-й  бригады  41-й
   дивизии.
   По-прежнему русские войска испытывали недостаток в отсутствии  инженерных
   войск,  артиллерии.  Из  ситуации  пытались  выходить   разными   путями.
   Например,  средствами  1-й  Особой  бригады  была  сформирована  полурота
   саперов, но этого явно не хватало. Данную проблему пытались  разрешить  с
   помощью французов, но последние вместо требуемой саперной  роты  прислали
   несколько  инструкторов.  Отсутствие   собственной   артиллерии   кое-как
   восполняли за счет  французских  орудий  и  созданием  своего  небольшого
   подразделения из 12 траншейных 58-мм орудий (батарея была на фронте с  17
   марта).
   Обстановка в русских  войсках  в  начале  1917  г.  оказалась  тревожной.
   Февральские события только ухудшили ситуацию, в которой  солдаты  как  во
   Франции, так и  в  Салониках  хотели  разобраться,  но  не  могли  ничего
   сделать. Офицеры и солдаты не знали, что  происходит  в  России,  они  не
   получали прямых сведений с родины.
   Так, новый представитель Верховного  Командования  генерал  Ф.Ф.  Палицын
   (вместо генерала Я.Г. Жилинского) просит Петроград ответить  –  произошло
   или нет отречение Николая II, но Петроград молчит. Поэтому  об  отречении
   Императора и его  брата  Великого  князя  Михаила  Александровича  Особые
   бригады узнали только из французских  источников.  Совсем  неудивительно,
   что в подобных условиях солдаты пытались восполнить информационный пробел
   в своем сознании, черпая сведения частично из русских газет, издававшихся
   в Париже (где события в России толковались от самого умеренного толка  до
   самого крайнего,  тенденциозно,  с  большими  искажениями  в  переводе  с
   иностранных языков), частично  от  революционно  настроенных  эмигрантов,
   ненавидевших  царизм.  Сведения,   получаемые   солдатами,   являлись   в
   большинстве отрывочными и, скорее всего,  порождали  новые  вопросы,  чем
   разрешали старые.
   Офицерство явно оказалось не готово к сложившимся  событиям  и  не  могло
   объяснить солдатской массе то, что так охотно и умело делали  листовки  и
   прокламации пробольшевистского толка. «Они [офицеры] сами растерялись  не
   меньше солдат, причем эта растерянность была тем заметнее, чем старше был
   офицер по возрасту и служебному положению. (…)
   Несколько дней [после получения известия об отречении царя] все  [русские
   военнослужащие в Особых бригадах] находились буквально в состоянии какого-
   то умственного столбняка» «Умственный столбняк» - лучше не скажешь…
   Узнав о Февральской революции, русские солдаты сразу потребовали  свобод,
   объявленных в знаменитом приказе № 1 от 1 марта  1917  г.  -  «...приказ,
   имеющий такую широкую и печальную известность и давший первый  и  главный
   толчок к развалу  армии».  Генерал  Ф.Ф.  Палицын  запрашивает  Ставку  о
   подтверждении приказа о создании армейских комитетов, но снова его запрос
   игнорируется. Для успокоения солдат (перед наступлением  весной  1917  г.
   солдаты бригад даже голосовали «за» или  «против»  наступления)  генералу
   Н.А. Лохвицкому пришлось своей  властью  объявить  о  создании  временных
   комитетов.
   Комитеты сыграли в дальнейшем негативную роль - они  вторгались  в  сферы
   вопросов, не подлежавших их  компетенции,  и  приобретали  главенствующую
   роль в полках. Особенно подобное часто проявлялось в  1-м  Особом  полку,
   комитет  которого  станет  зачинщиком  беспорядков,  которые  выльются  в
   трагические события  сентября  1917  г.Отметим,  что  всесилие  комитетов
   проявлялось и в русских войсках в России.
   К апрелю новый  французский  главнокомандующий  (вместо  генерала  Ж.Ж.С.
   Жоффра, с декабря 1916 г.) генерал Р. Нивель разработал план  операций  с
   целью решительного прорыва линии германских войск и для поднятия  боевого
   духа  союзных  армий.  Это  сражение  вошло  в  историю   под   названием
   «наступление  Нивеля»  или  «бойня  Нивеля»  (9  апреля  -  5   мая).   О
   масштабности наступления говорят следующие цифры: на участке в 80 км было
   сосредоточено 9 французских и  3  британских  армий  (90  пехотных  и  10
   кавалерийских дивизий); у одних только французов было 1,4 млн. чел, 5.000
   орудий, для которых было заготовлено 33 млн. снарядов, 200 танков.
   Русским войскам в операции отводилась отнюдь не второстепенная  роль.  Им
   надлежало овладеть очень хорошо укрепленным Бримонским массивом.
   Согласно  разработанному  плану,  16  апреля  1-й  Особой  бригадой  была
   захвачена деревня Курси. В плен попали  635  чел,  из  них  11  офицеров.
   Потери русских войск составили 28 офицеров и 50% солдат.  Однако  бригада
   продолжала двигаться дальше, с трудом вгрызаясь в оборону  противника,  и
   17-18 апреля была взята деревня Каррэ. В результате 1-я Особая бригада  с
   честью выполнила поставленную задачу, и  бригаду  отвели  на  заслуженный
   отдых в тыл в ночь с 19  на  20  апреля,  заменив  ее  152-й  французской
   дивизией. Впрочем,  в  отводе  1-й  Особой  бригады  оказалась  и  другая
   причина. Потеряв почти половину личного состава, бригада резко потеряла и
   дисциплинированность, начались сильные волнения, и,  желая  не  допустить
   эмоционального взрыва, французы решили вывести русских с передовой.
   Французские военачальники воздали должную  дань  уважения  к  смелости  и
   отваге русских войск. Приказ № 166 от  25  апреля  1917  г.  по  V  армии
   генерала Мазеля гласит:
   «1 -я особая русская пехотная бригада в составе 1-го и 2-го полков.
   Отборная бригада, генерала Лохвицкого, блестяще овладела всеми  объектами
   атаки. Доведя до конца свое усилие, несмотря на тяжелые потери,  особенно
   в  офицерском  составе,  отразила  все  попытки  врага  отобрать  обратно
   потерянный им участок».
   Приблизительно такой же приказ был отдан по VII корпусу под № 22522 от 24
   апреля.  Генерал  Мазель  за  совершенное  мужество  и  самопожертвование
   пожаловал 1-й Особой бригаде Военный крест с пальмами на знамена 1-го и 2-
   го Особых полков.
   Принимала участие в наступлении Р. Нивеля и 3-я Особая  бригада,  которая
   ко времени наступления находилась в армейском резерве.  Ее  подразделения
   активно использовались в атаках. 1-й и 2-й батальоны 6-го  Особого  полка
   под общим командованием полковника  Бромова  ушли  на  подкрепление  40-й
   французской пехотной дивизии (из XXXII корпуса). По получении приказа  из
   штаба V армии оставшиеся части 3-й  Особой  бригады  (2-й  батальон  6-го
   Особого полка с полковником Симоновым, 3-й батальон 5-го Особого полка  с
   подполковником В.С. Нарбутом) прибыли на  помощь  37-й  пехотной  дивизии
   генерала Гарнье-Дюплесси.
   16 апреля 3-й  батальон  5-го  Особого  полка  захватил  гору  Мон  Спен,
   выдвинулся  вперед,  но  попал  под   убийственный   перекрестный   огонь
   противника, и отошел назад, чтобы не попасть в окружение, оставив гору  в
   руках неприятеля. Таким образом, несмотря на  храбрость  русских  солдат,
   они не смогли выполнить поставленные  задачи  без  поддержки  со  стороны
   соседних французских частей. 20 апреля ослабленную бригаду вывели в тыл.
   По достоинству французское командование  оценило  и  заслуги  3-й  Особой
   бригады. В приказе по V армии № 174 от 1  мая  1917  г.  говорится:  «3-я
   русская Особая бригада в составе 5-го  и  6-го  Особых  пехотных  полков,
   тщательно подготовленная своим командиром генералом Марушевским, показала
   блестящую  выдержку  в  бою.  Получив  приказание  овладеть   укрепленным
   пунктом, вышла в атаку с большой доблестью, преодолев смертоносный  огонь
   противника». По этому приказу генерал Мазель наградил 3-ю Особую  бригаду
   Военным крестом с пальмой на знамена 5-го и 6-го Особых полков. Ранее, 29
   апреля  вышел  приказ  №  270210  по  VII  корпусу,   в   котором   также
   превозносилось мужество 3-й Особой бригады.

   Общие потери в 1-й и 3-й Особых бригадах составили около  5.000  человек.
   Подобную убыль в  личном  составе  бригад  после  наступления  Р.  Нивеля
   практически  невозможно  было  пополнить  -  подкрепления  из  России  не
   приходили, а маршевые батальоны таяли с каждым днем. К 22 мая 1917 г. в 6-
   ти ротах маршевого батальона 1 -и Особой бригады было 338 человек, а в 7-
   ми ротах маршевого батальона 3-й Особой бригады - 166 человек. Боевой дух
   в русских войсках неуклонно снижался. Дисциплина, которая еще в  1916  г.
   не отличалась безукоризненностью, в 1917 г. продолжала ухудшаться. Так, в
   приказах по 3-й Особой бригаде все чаще стали звучать тревожные  вести  о
   пьянстве  солдат,  драках  между   собой,   сопровождавшиеся   иногда   и
   убийствами, о грабеже частного  имущества,  крайним  несоблюдением  формы
   одежды: «...взвод был небрежно одет, каски  были  не  протертые,  грязные
   воротники небрежно пригнаны, шинели омерзительно грязные».
   Недисциплинированность проявлялась  во  всем  –  солдаты  даже  оставляли
   боевые участки для посещения митингов в тылу. «Много солдат вверенной мне
   бригаде [речь идет о 1-йОсобой бригаде]  покидают  квартирный  район,  не
   имея на то право, без всяких письменных удостоверений, ходят в  нетрезвом
   виде по деревням чужого квартирного района...
   В Сезанне [название деревни] был случай попытки изнасиловать женщин.  Там
   же вечером группа наших солдат... взломав дверь, ворвалась в дом».
   «Тысячи русских солдат разгуливали толпами от одного погреба  к  другому,
   без конца уничтожали вино и коньяк и напивались до бесчувствия».
   Моральное  состояние  войск,  оторванных  от  родины,  все  чаще  и  чаще
   возникающие вопросы о смысле войны, нарастающие пацифистские  настроения,
   - все это не могло не сказаться на боеспособности русских бригад.
   Офицерский  корпус,  который  должен   был   адекватно   реагировать   на
   происходившие в мире события, не стал  достойным  примером  дисциплины  и
   порядка.   Очень   редкие   офицеры   могли   похвастаться   порядком   в
   подразделении, да и то хватало примеров,  когда  и  в  «примерных»  ротах
   возникало неповиновение, превращающееся в  анархию.  «Появились  офицеры,
   стремившиеся сделать “революционную карьеру”  и  искавшие  “популярности”
   среди солдат, открыто выступая с речами на солдатских митингах, причем  в
   этих речах неизменно обливались грязью старшие начальники, на которых без
   стеснения возводились всякие небылицы».
   Часть офицеров, не зная, что делать, и не умея ничего делать  в  подобное
   необычное время, коротало время по местным ресторанам  и  также  отдавала
   должную дань Бахусу. Генерал Занкевич (сменивший генерала Ф.Ф.  Палицына)
   отозвался об офицерах: «Одна из главных причин печального состояния наших
   войск во Франции - офицерский состав частью неудовлетворительный,  частью
   деморализованный».
   Русский   посол   во   Франции   А.П.   Извольский   следующим    образом
   охарактеризовал сложившуюся в русских частях обстановку весной 1917 г.:
   «...естественное брожение умов между солдатами... и разногласие, особенно
   опасное при количественном и качественном недостатке офицерского состава,
   отсутствие прямых и подробных сведений о том, что  происходит  в  России,
   внушающее солдатам подозрение,  что  начальство  их  обманывает,  тяжелые
   условия   наших   раненых   во   французских    госпиталях,    вследствие
   неудовлетворительных  и  непривычных  ...условий,  и  непонимание  языка,
   контраст между  только  что  введенной  у  нас  новыми  формами  воинской
   дисциплины и соответствующими формами дисциплины во французских войсках и
   т.д.Все это... быстро развивает взаимное раздражение  и  даже  озлобление
   между русскими и французами и может привести к опасным столкновениям».
   Однако падение дисциплины и боевого  духа  происходило  не  только  среди
   русских частей. Волна антивоенных настроений на  фронте  захлестнула  как
   войска Антанты, так и войска  Германии,  не  зная  границ.  Провалившееся
   наступление Р.Нивеля только обострило и до того сложное положение  как  в
   войсках, так и в тылу.  Думается,  что  если  до  1917  г.  ситуация  еще
   находилась под контролем, то после неудачной военной операции положение в
   войсках Антанты превратилось в критическое.  Соответствующие  антивоенные
   статьи в прессе, яркий пример революционных событий  в  России,  агитация
   левых политических партий, - все  это  не  могло  не  вызвать  мятежи  во
   французской и английской армиях. В войсках Антанты все больше проявляются
   такие  чувства,  как  безысходность  и  отчаяние.  Как  следствие,  число
   дезертиров  неуклонно  повышалось.  В  1914  г.  во   французской   армии
   насчитывалось 509 человек, в 1915 - 2.433 чел, в 1916 г. - 8.924 чел, а в
   1917 г. их число выросло до 30, 0 тыс. человек.
   Британская армия не отставала от французской. Если в  Крымскую  войну  ни
   один солдат не был наказан за воинские преступления, во  время  мятежа  в
   Индии только двое и еще двое во время англо-бурской войны, то  только  по
   официальным источникам еще в сентябре 1914 г.  -  59  человек;  их  число
   неуклонно продолжало увеличиваться. Общее  число  казненных  за  воинские
   преступления за  четыре  года  войны  в  английской  армии  достигло  304
   человек.
   Однако английская армия менее  поддалась  революционной  пропаганде,  чем
   французская.  Жесткие  меры  британского   правительства   по   наведению
   дисциплины в армии населением Великобритании были восприняты относительно
   спокойно, так как считалось, что только подобные  меры  и  могут  навести
   порядок; в этом не усматривалось ничего трагического.
   Во  французских  войсках   дисциплину   более   или   менее   восстановил
   Главнокомандующий французскими армиями А.Ф. Петен (сменил Р. Нивеля в мае
   1917 г.) и председатель Совета министров Ж. Клемансо.
   По другую линию фронта росли антивоенные  настроения  из-за  длительности
   войны без ощутимых военных результатов, в частности, в тылу Германии. Еще
   1 мая 1916 г. в Берлине на Потсдамской площади  К.  Либкнехт  организовал
   митинг, одним из лозунгов которого являлся «Долой войну!». В апреле  1917
   г.,  под  влиянием  Февральской  революции,  отмечались  случаи  создания
   Советов рабочих депутатов,  как  в  России.  В  вооруженных  силах  росло
   беспокойство, особенно на флоте: 30 июля 1917  г.  произошло  антивоенное
   восстание немецких моряков в городе Вильгельмсгафене.
   Таким  образом,  революционное  брожение  в   русских   Особых   бригадах
   происходило на фоне общего антивоенного движения в войсках обеих  воюющих
   сторон. Дестабилизирующую роль сыграла не только  Февральская  революция,
   но и неудачное наступление генерала Р. Нивеля, за что его  отстранили  от
   занимаемой должности.
   Отвод двух русских бригад в тыл создал благоприятную почву  для  усиления
   среди солдат революционной и пацифистской пропаганды,  и  подобного  рода
   деятельность имела успех. «Для боевых  войск  нахождение  в  тылу  всегда
   становится  бездельем,  для  войск  же   революционных,   с   расшатанной
   дисциплиной, не позволяющей  производить  правильных  занятий,  резерв  -
   безделье сугубое. Безделье же развращает.
   Имея в виду эту общеизвестную истину,  приходится  признать,  что  вполне
   законные опасения французского командования, не желавшего ставить русских
   в боевые линии, способствовало  в  конце  концов  полному  развалу  наших
   войск». Как следствие, падала дисциплина.  Положение  в  русских  войсках
   ухудшилось, так как на отдыхе, около города Лиможа в  войска  «...хлынули
   толпы агитаторов из Парижа. Здесь были и  эмигранты  разных  политических
   направлений, и интернационалисты, и анархисты, и безработные  провокаторы
   старого режима».
   Большие потери русских войск в апрельском наступлении послужили последней
   каплей, переполнившей чашу терпения солдат. С  этого  времени  начинается
   отсчет полного краха  боеспособности  русского  военного  контингента  во
   Франции. Русские солдаты настойчиво  требуют  прекращения  их  участия  в
   войне  на  французском  фронте  и  немедленной  отправки  в  Россию.  Под
   подобными лозунгами проходит празднование 1 мая 1917 г.,  где,  вероятно,
   впервые (по крайней мере, во Франции и Салониках) русские солдаты выходят
   с красными знаменами (полковые знамена в  1-й  Особой  дивизии  были  уже
   «аннулированы» по требованию комитетов и отправлены в канцелярию военного
   агента в Париже),  с  пением  «Марсельезы»  и  «Интернационала».  Русское
   командование  оказалось  бессильным  что-либо  предпринять  для   запрета
   демонстрации.
   Если во французских и английских войсках дисциплину удалось восстановить,
   русскими  никто  не  хочет  заниматься,   в   том   числе   и   Временное
   правительство. Французское командование  не  имело  права  на  применение
   жестких мер -  это  грозило  бы  еще  большими  осложнениями.  Внутренние
   конфликты в Особых бригадах являлись  делом  России,  а  не  Франции.  Но
   Временное правительство находилось далеко, да и  похоже,  что  оно  и  не
   тяготилось проблемой с заграничными войсками.
   В сложившихся сложных условиях весной  1917  г.  начинает  осуществляться
   реализация проекта реорганизации 2-х Особых бригад в 1-ю Особую  пехотную
   дивизию. Проблема создания дивизии возникла еще в 1916 г., но,  отправляя
   в  спешном  порядке  русские  войска  во  Францию  и  Македонию,  русское
   командование об этом не думало. Кроме того,  французское  командование  с
   июля 1916 г. настаивало на превращении 4-х Особых бригад в  две  дивизии,
   поскольку в Вооруженных Силах Франции существовали именно дивизии.
   Теперь, в  условиях  упадка  дисциплины,  бригады  решили  объединить  во
   Франции в 1-ю Особую дивизию.Одним словом, данное  мероприятие  оказалось
   весьма несвоевременно. К тому же между личным составом 1-й и 3-й  Особыми
   бригадами  существовала  неприязнь  из-за  разного  социального  состава.
   Образование дивизии оказалось сложным еще и из-за  нехватки  требующегося
   по штатам дивизии офицеров и солдат.
   Тем не менее, 1-я Особая пехотная дивизия была  создана  в  середине  мая
   1917 г. Первым ее командиром стал генерал В.В. Марушевский, но он  пробыл
   на занимаемой должности около недели. Из-за неуважительного  отношения  к
   нему солдат и офицеров(в дальнейшем  В.В.  Марушевский  стал  начальником
   Генштаба у  Керенского  –  А.И.  Верховского)  был  назначен  начальником
   дивизии генерал Н. Лохвицкий (с 29 мая). В связи с перестановками в конце
   мая  командиром  1-й  Особой  бригады   становится   полковник   Котович,
   командиром 3-й Особой бригады -  полковник  В.  Нарбут,  командиром  1-го
   Особого полка - полковник А.Н. Сперанский, командиром 2-го Особого  полка
   - полковник Г.С. Готуа, командиром 5-го Особого полка - подполковник С.П.
   Киселев.
   С образованием 1-й Особой дивизии вопрос дисциплины  по-прежнему  волнует
   русское командование во Франции. Но вместо попыток разрешения  внутренних
   проблем в Особых дивизиях, из  Петрограда  приходит  приказ  от  военного
   министра А.И. Гучкова  о  продолжении  войны:  «только  победа  даст  нам
   возможность бодро смотреть на грядущее...». А  настоящее  являлось  очень
   тревожным. Мало того, что Особая дивизия потеряла боеспособность, так еще
   и отношение к русским со стороны французов изменилось в худшую сторону.
   Для французских солдат левых взглядов русские являлись символом революции
   и пацифизма. Французы  знали,  что  на  русском  фронте  русские  солдаты
   отказывались воевать, захватывали в собственные руки управление  полками,
   - все это,  конечно,  не  могло  не  импонировать  французским  солдатам,
   поддавшимся  на  антивоенную  пропаганду.  Но  в  сознании   подавляющего
   большинства как французского населения, так и солдат, русские  становятся
   символами сепаратистов,  не  желающих  сражаться  с  врагом.  Известия  о
   братании русских и немцев на Восточном  театре  не  могли  способствовать
   оздоровлению обстановки. Доходило до того, что французы называли  русских
   солдат «бошами» (презрительное название немцев во французском языке),  во
   французской прессе все чаще появляются антирусские статьи.
   Но могли ли французы относиться  по-другому  к  русским  солдатам,  когда
   последние давали повод, чтобы вызывать к себе неприязнь? Когда с марта по
   русским войскам прошла волна создания комитетов, в госпиталях,  (где  они
   тоже были созданы) русские солдаты отказывались от работ, которые  должны
   были выполнять наравне с французами (уборка помещений, кухонные  наряды),
   заявляя, что теперь они подчиняются собственным  организациям.  При  этом
   происходили нарушения дисциплины со стороны русские  солдат  -  курили  в
   палатах, самовольно покидали место  лечения.  «Случалось,  что  отношения
   ухудшались и по вине самих французов, неосторожно бросавших в среду наших
   солдат слова и фразы, сильно действовавшие на их своеобразное  самолюбие.
   Вернее всего, что и сами эти отдельные французы не могли подозревать, что
   произносимые ими “мельком” слова могут иметь серьезное общее значение».
   Первый  серьезный  факт  неповиновения  1-й  Особой  дивизии   произошел,
   думается,  14  мая,  когда  генерал  Ф.Ф.  Палицын  приказал  построиться
   солдатам без оружия для разъяснения текущих событий в России. 1-я  Особая
   бригада не выполнила приказ, вышла с оружием  и  «...вела  себя  неровно,
   неспокойно, недисциплинированно, генерала  Палицына  прерывали,  не  дали
   иногда говорить, были  слышны  выкрики  весьма  резкого  характера».  3-я
   Особая бригада, напротив, приказ выполнила.
   Ситуация сложилась весьма непростая. В главной французской  штаб-квартире
   «русский вопрос» старались вообще не замечать, надеясь  на  то,  что  все
   образуется «само по  себе».  Иллюзии  развеял  генерал  Кастельно,  лично
   посетивший 4 июня Особые бригады и убедившийся, что,  во-первых,  русские
   офицеры не имеют контроля над подчиненными;  во-вторых,  войска  утратили
   дисциплину и, как результат, русских необходимо отправить в Россию. Этого
   мнения придерживался и генерал Занкевич: «Это [вывод войск в Россию] было
   бы наилучшим выходом из создавшегося положения».
   Для дальнейшего разрешения проблемы с русским  военным  контингентом  1-ю
   Особую дивизию решили временно разместить в одном из  внутренних  военных
   лагерей во Франции – в Ля-Куртине (департамент Крё,  провинция  Лимузен).
   Именно в Ля-Куртине в  июне-июле  расположилась  русская  дивизия  -  318
   офицеров,  18.687  (или  16.187)  солдат  и  1.718  лошадей.  Отныне  она
   выводилась  из  состава  группы  войск  действующей  армии  и  входила  в
   подчинение тылового управления командующего XII военным округом  генерала
   Комби, назначившего военным комендантом лагеря подполковника  французской
   службы Фарина. Для наблюдения  за  русскими  войсками  генерал  разместил
   около лагеря 19-й пехотный и 21-й драгунский полки.
   Однако спасти дивизию уже было невозможно. Препровождая русских солдат  в
   тыл, французское командование обрекало их на бездеятельность  и  анархию,
   которая постепенно охватывала 1-ю Особую дивизию,  и,  прежде  всего  1-й
   Особый полк; но иначе поступить французские генералы не могли. Необходимо
   учитывать и разный социальный состав Особых бригад –  в  1-й  подавляющее
   большинство составляли рабочие Самары и Москвы, вторая – крестьяне Урала.

   Не все солдаты в 1-й Особой дивизии поддались антивоенным настроениям.  В
   составе дивизии раздавались голоса отправить их поскорее на  фронт,  дабы
   спасти от бездеятельности и недисциплинированности. «Дальше  такая  жизнь
   невыносима». Желающих сражаться на фронте, чем сидеть в  тылу,  например,
   составляло большинство среди 1-й, 3-й, 4-й, 9-й, 10-й  и  11-й  рот  5-го
   Особого полка. Подобные  настроения  сохранились,  по  крайней  мере,  до
   сентября 1917 г.  Некоторые  офицеры  и  солдаты,  не  дожидаясь  решения
   дальнейшей  судьбы  1-й  Особой  дивизии,  сами  подавали  ходатайства  о
   переводе их на службу в иностранные армии на передовую.
   Обстановка в лагере Ля-Куртин, по сравнению с недавним прошлым  никак  не
   изменилась, точнее, если изменилась, то  в  худшую  сторону.  Начало  ля-
   куртинской трагедии, имевшая корни задолго до прибытия  в  лагерь,  можно
   вести с 5 июля, когда генерал Занкевич докладывал военному министру  А.Ф.
   Керенскому в Петроград: «Части 1-й Особой пехотной дивизии  состоявшей  в
   лагере “Ля-Куртин” [так в тексте], поддавшись агитации ленинцев  22  июня
   [о новому стилю - 5 июля] отказались вопреки приказа  Начальника  дивизии
   приступить к занятиям, имевшим целью боевую  подготовку  дивизии,  заявив
   через свои организации о нежелании  сражаться  на  Французском  фронте  и
   требуя немедленной отправки в Россию».

По  приказу  от  13  января   оговаривалось   и   распределение   русских
   военнослужащих по категориям трияжа:
   «Состоящие во 2-й категории могут:
   1) Употребляемы как рабочая сила на разных работах на нужды армии и в  ее
   тылу.
   2) К этой же категории относятся  не  привлеченные  временно  к  работам,
   находящиеся на излечении в госпиталях и вовсе освобожденные от работы.
   Для отнесенных ко 2-й категории устанавливается  такой  же  режим,  какой
   установлен в отношении и военнообязанных французских рабочих».
   Из военнослужащих 2-й категории формировались временные  роты.  В  каждой
   роте должно числиться: 1 офицер, 2 переводчика, 1 капитан,  5  помощников
   капитана или лейтенанты, младшие лейтенанты, - все французской службы; 25
   унтер-офицеров и 500 солдат русской  службы.  Две  роты  составляют  один
   временный батальон. Для связи с местным французским командующим  войсками
   с отрядом  рабочих  должны  быть  назначены  особые  офицеры  французской
   службы. Русские военнослужащие должны снабжаться всем необходимым.
   «Что касается до предметов русского обмундирования, которых не имеется на
   окружных складах, то просьбы должны направляться к  помощнику  интенданта
   базы, который удовлетворит их через склад в Орлеане. В тех  округах,  где
   имеются значительные русские отряды, может быть по приказу командира и по
   просьбе  помощника  интенданта   базы,   организованы   склады   русского
   обмундирования, приблизительно на два месяца».
   Положение русских военнослужащих в  трудовых  батальонах  не  было  везде
   одинаковым. Русским приходилось работать на многочисленных предприятиях -
   как военного назначения, так и  гражданского  (на  лесных  заготовках,  в
   рудниках, на частных заводах). Поэтому жизнь солдат и  офицеров  зависела
   от отношения к ним на данном предприятии. Известны случаи, когда  условия
   работы оказывались вполне сносными. Так,  добровольные  рабочие  получали
   прежнее жалованье (0,75 франка в день, французские солдаты – 0,25 франка)
   и заработную плату (1,5 франка в день).
   Совсем  иначе   дело   обстояло   с   русскими   солдатами   (французское
   правительство запретило  записываться  в  3-ю  категорию  офицерам,  хотя
   известны случаи, что русские офицеры прибыли в Северную Африку в качестве
   командиров подразделений), попавшими в 3-ю категорию, т.е. не пожелавшими
   нести боевую службу и не работать в тылу армий. Они были сведены  в  роты
   по 500 чел; две роты составляли один особый отряд.
   В конце декабря 1917 г. - январе 1918 г. французские  военные  транспорты
   доставили русских солдат в города Оран, Бон, Алжир. Первая партия прибыла
   19 декабря (1.700 чел.), потом две партии в 3.200 чел., 4-я - 1.050 чел и
   еще несколько крупных партий с Салоникского фронта. Таким  образом,  было
   доставлено с французского фронта свыше 9,0 тыс. человек.
   Существуют многочисленные свидетельства переживших ужас североафриканских
   лагерей, о том, какие наитяжелейшие испытания им пришлось  перенести;  не
   редки были случаи и применения  самых  жестоких  пыток  против  тех,  кто
   пытался ослушаться или не повиноваться.  Одним  словом,  русские  солдаты
   находились в Северной Африке на положении осужденных преступников.
   «Это была колониальная каторга. В первое время нас ежедневно выводили  из
   лагеря и гнали, как скотину, на десятки километров по пустыне в окружении
   кавалеристов-зуавов с обнаженными кривыми саблями.  За  малейшую  попытку
   протеста наносили удары, топтали арабскими рысаками. Бывали случаи, когда
   обессилевших привязывали к седлам, нещадно били хлыстами.
   После этого – принудительные работы по расширению находящегося  невдалеке
   оазиса с ядовитыми змеями, ящерицами, скорпионами, какими-то пауками. Над
   нами висела постоянная угроза жестокой расправы».
   Попробуем взглянуть на  солдат  3-й  категории  с  другой  точки  зрения.
   Обратимся к рапорту генерала Н.А. Лохвицкого от 16 января 1918 г., где он
   описывает события в лагере Курно, о том, как проходила система трияжа.  В
   частности, он пишет, что у  него  в  лагере  находилось  некоторое  число
   солдат, «...заявивших, что они просят, чтобы им были предоставлены  права
   военнопленных». Число таких солдат продолжало расти: «Сперва были попытки
   образумить “Африканцев” [так в тексте], как со стороны Командира,  так  и
   со стороны строевого начальства, но в  результате  число  неподчинившихся
   [т.е. тех, кто записался в 3-ю категорию] выросло до 1.300 [за  несколько
   дней с 600 чел.]».
   Генерал Н.А. Лохвицкий объясняет подобное положение тем, что,  во-первых,
   в  лагере  успешно  работали  большевистские  пропагандисты,  агитирующие
   против создания русских  добровольческих  отрядов  и  записи  в  трудовые
   батальоны; во-вторых, «явилось желание пострадать за правду».
   Похожую точку зрения высказывает и Р.Я. Малиновский, один  из  участников
   драмы русских войск во Франции:  «Остальные  решили  -  будь  что  будет.
   Подумаешь, чем  запугали  русского  солдата  -  Африкой!  Принудительными
   работами! Нас, солдат, всегда принуждали: принуждали служить,  принуждали
   воевать... Мы и не такое видали! Пошли за вещмешками и айда в Африку».
   Довольно любопытным представляется и другой факт. Генерал Н.А.  Лохвицкий
   в  своем   рапорте   называет   лиц,   причисленных   к   3-й   категории
   «неподчинившимися», во французских текстах по отношению к  ним  применяют
   термин  «  irreductibles  »,  что  можно  перевести  как  «непримиримые»,
   «упрямые», в то время как солдат из 1-й категории – « combatants »,  т.е.
   бойцы,из 2-й категории – « travailleurs », т.е. рабочие.
   Можно предположить, что солдаты, попавшие в 3-ю категорию, в  большинстве
   оказались обыкновенными жертвами большевистской агитации, а не мучениками
   во имя высоких идей, как их обычно  изображали.  Впрочем,  это  не  может
   снимать вины с французского правительства, уготовившего русским  солдатам
   невыносимые условия пребывания в североафриканских лагерях.
   Для управления русскими военными контингентами, находящимися во Франции и
   Салониках требовалось создать единый координирующий центр. Таким  центром
   стала русская база, размещенная в городе Лаваль  (близ  города  Манса,  в
   департаменте Майен), созданная по упомянутому приказу  от  13  января.  В
   Лаваль должны были направляться русские военнослужащие, оставшиеся по тем
   или иным причинам неиспользованные ни в одной из категорий трияжа.  Здесь
   должен  быть   открыт   госпиталь   для   лечения   солдат   из   русских
   добровольческих отрядов, сражавшихся на фронте. Русские военные из  числа
   рабочих  должны  были  лечиться  во  французских  лечебных   учреждениях,
   находящихся  в  пунктах  поблизости  от  места  их  работы.  Для  русских
   военнослужащих,  находившихся  в  Греции,  создали  базу   в   Салониках,
   подчинявшейся базе в Лавале (база в Салониках в конце апреля 1919 г. была
   переведена «со всеми делами» на базу в Лаваль).
   По приказу от 13 января начальником базы  должен  быть  назначен  русский
   штаб-офицер или генерал. Первым начальником стал  генерал  Н.  Лохвицкий,
   начальник штаба  -  полковник  французской  службы  Баржонэ.Они  напрямую
   подчинялись французскому военному министру, т.е. начштаба не находился  в
   подчинении у русского генерала, как и  все  офицеры  французской  службы,
   числившиеся  на  базе  в  Лавале.  Подобное   положение   явно   являлось
   ненормальным.
   Но если учесть, что французское руководство подчинило все русские военные
   контингенты и рассматривало их как свою собственность (хотя ему подобного
   права никто не давал),  становится  ясно,  что  ничего  экстраординарного
   здесь нет. Назначение русского генерала являлось чистой формальностью,  и
   положение  генерала  Н.А.  Лохвицкого   смахивало   на   унижение   перед
   французами.
   Генерал Занкевич  протестовал  против  подобного  решения,  настаивая  на
   подчинение  офицеров   французской   службы   базы   русскому   генералу.
   Собственное мнение по данной проблеме  он  излагает  в  рапорте  военному
   министру, где пишет, что если его соображения не будут приняты, он  уйдет
   в отставку. Разумеется, в январе 1918 г. на русских уже смотрели  как  на
   собственность французского правительства, и  никто  не  замечал  подобные
   акции. Поэтому поставленный  «...в  полную  невозможность  исполнять  мои
   [т.е. генерала Занкевича] обязанности в отношении вверенных мне войск,  я
   вынужден был снять с себя  свои  полномочия  [2  февраля],  передав  свои
   командные права по войскам во Франции - Генералу ЛОХВИЦКОМУ, в  Македонии
   - Генералу ТАРАНОВСКОМУ, а по представительству при Французской  Главной,
   Квартире - Военному Агенту Генералу Графу ИГНАТЬБВУ».
   Уход генерала Занкевича  являлся  закономерным  обстоятельством.  Русские
   войска перестали быть русскими войсками - три категории трияжа  подпадали
   под действие французских законов и уставов. Даже воевавшие на  фронте  не
   были одеты в русскую военную форму. Единственное, что осталось от русской
   армии, по крайней мере, среди чинов Русского легиона  -  типично  русский
   боевой дух.
   Следующая отставка была за генералом Н.А.  Лохвицким  и  произошла  летом
   1918 г. С 11 июня (вступил в должность 22 июля)  вместо  Н.А.  Лохвицкого
   французский  военный  министр  назначил   генерала   французской   службы
   Брюллара. Таким образом, все приличия были окончательно  отброшены.  Уход
   генерала Н.А. Лохвицкого отрицательно сказался  на  русских,  понизил  их
   моральный настрой, с его отставкой расстроился административный  аппарат,
   имевший  целью  поддержать  настроение  среди  русских  военнослужащих  и
   являться стимулом притока  новых  волонтеров  в  Русский  легион.  Однако
   генерал Брюллар дружеским отношением к русским сумел добиться уважения  к
   своей персоне.
   Тех, кто записался в 1-ю  категорию  трияжа,  т.е.  решивших  продол­жать
   сражаться вместе с французами,  оказалось  немного.  Но  это  были  люди,
   решившие для себя, что их долг перед  родиной  состоит  в  борьбе  против
   Германии до полной победы России - России, существовавшей до 1917 г.; они
   считали позором иное  решение.  Думается,  что  именно  подобным  образом
   рассуждали офицеры и солдаты, входившие в состав Русского легиона.
   Начало создания русского добровольческого отряда  в  составе  французских
   войск уходит корнями в середину 1917 г., когда окончательно  стало  ясно,
   что борьбу с противником может продолжать не вся 1 -я Особая  дивизия,  а
   лишь сводное подразделение из ее состава. За исходную точку отсчета можно
   считать, по крайней мере, 11 июля  1917  г.,  когда  генерал  Занкевич  в
   донесении в Петроград говорит о том, чтобы «...сформировать из желающих и
   при этом лучших солдат батальон или  полк  в  зависимости  от  числа  для
   службы на французском фронте...».
   В октябре 1917 г. генерал Н.А. Лохвицкий предлагает идею создания  некоей
   «особой славянской армии»,  укомплектованной  славянскими  элементами  из
   США,  ядром  которой  стал  бы  сводный  отряд  из  1-й  Особой  дивизии.
   «Славянская армия» должна была войти  в  состав  французских  войск,  как
   канадские подразделения входят в  британские  Вооруженные  Силы.  Наличие
   подобной «армии» «...было бы чрезвычайно выгодно для интересов славянства
   и следовательно России  и  привело  бы  к  должной  оценке  их  роли  при
   ликвидации войны». Идея генерала Н.А. Лохвицкого не получила  дальнейшего
   распространения, во-первых, из-за незначительного славянского элемента  в
   американской армии; во-вторых, из-за абсурдности предполагаемого проекта.
   План создания чисто русских добровольческих частей из солдат  1-й  и  2-й
   Особых дивизий оказался более практичным. В конце 1917 - начале 1918 г.г.
   начинает создаваться т.н. Русский легион.
   В самом конце декабря 1917 г.,  с  согласия  французского  правитель­ства
   «...во Франции  формируется  Русский  легион.  Назначение  легиона  силою
   оружия  заставить  центральные  Империи  уйти  из  разоренных   ими   без
   объявления войны Бельгии, восстановить несчастные обездоленные  Сербию  и
   Черногорию, дать Польше обещанную независимость и свободу,  помочь  Чехии
   стать  самостоятельной  и  освободить   занятую   врагом   Румынию.   Уже
   значительное число русских, не состоящих на военной службе...  записалось
   в Париже в легион.
   Теперь французское правительство согласилось на  зачисление  в  легион  и
   желающих из русских военно-служащих. (...)
   Поступающие в легион должны согласиться, подчиняться французским властям,
   законам и дисциплине и служить в легионе до заключения мира всем  русским
   народом в лице всеми признанного законного Правительства».
   Кто решил продолжать сражаться  дальше  с  Германией,  приходилось  очень
   тяжело. Отношение к русским войскам во Франции было очень  плохое.  После
   мирных переговоров в городе Брест-Литовске  (особенно  после  15  декабря
   1917 г., когда было заключено соглашение с Германией о перемирии)  Россия
   у французов стала синонимом измены.  «Русским  офицерам  уже  давно  было
   рекомендовано переодеться в штатское платье и не показываться в форме  на
   улицах Парижа  во  избежание  печальных  недоразумений».  Военнослужащие,
   решивших заниматься формированием  русских  добровольческих  отрядов  (не
   говоря о волонтерах) поистине взвалили на свои плечи тяжелую ношу.
   Среди тех, кто стоял у истоков создания Русского  легиона  можно  назвать
   генерала Н.А. Лохвицкого и полковника Г.С. Готуа.
   На Г.С. Готуа возлагалась задача непосредственного формирования  Русского
   легиона. Ему принадлежала роль идейно возглавляющая  -  он  агитировал  в
   госпиталях, в  рабочих  ротах,чтобы  русские  военнослужащие  вступали  в
   Русский легион.  Генерал  Н.А.  Лохвицкий,  со  своей  стороны,  призывал
   русских военнослужащих и просто русских добровольцев из всех стран, чтобы
   они записывались в Русский легион.
   В частности, он публикует воззвание: «Вперед, Русские во Франции!»,  где,
   прибегая к цветистым фразам, призывал вступать в оный отряд всех русских:
   «Не будем терять ни минуты. Объединимся  в  русский  легион,  подчиненный
   французской дисциплине и под нашим трехцветным знаменем поспешим в окопы,
   чтобы смешать нашу кровь с кровью, которую французы,  вот  уже  четвертый
   год щедро проливают на поле брани. /.../
   Родина гибнет! Вперед!
   Цивилизация в опасности. Вперед!
   Мы - Русские и не можем жить опозоренными. Вперед!».
   Генерал добился определенного успеха - для поступления в легион приезжали
   добровольцы из Голландии, США, Италии, Индии; все они собирались на  базе
   в Лавале. Иногда случалось, что всех русских офицеров, желающих попасть в
   легион, не могли включить из-за их избытка, а на  неофицерские  должности
   офицеров не принимали, хотя желающие, несомненно, были. Одновременно Н.А.
   Лохвицкий проводил политику  создания  единого  подразделения  сугубо  из
   русских элементов,  желая  избежать,  как  он  сам  говорил,  «распыления
   мелкими партиями по французским войскам».
   Совместными усилиями Г.С. Готуа, Н.А. Лохвицкого в конце декабря 1917  г.
   был сформирован первый русский добровольческий отряд -  7  офицеров,  374
   солдата, 2 врача, священник (в  первом  списке  волонтеров  в  алфавитном
   порядке под № 203 значится ефрейтор пулеметной  роты  Р.Я.  Малиновский),
   состоящий из двух рот - строевая под командованием капитана М.Ф. Лупанова
   (бывший командир 12-й роты б-го Особого полка) и пулеметная капитана В.Н.
   Разумова (бывший командир 1 -и пулеметной роты того же полка) - под общим
   командованием бывшего командира 2-го Особого полка полковника Г.С. Готуа.
   (окончательно сформированный в январе 1918 г. Русский легион был  признан
   указом президента Франции только в апреле).
   В начале 1918 в. батальон прикомандировывают к  4-му  полку  Марокканских
   стрелков  Марокканской  ударной  дивизии  (начальник  дивизии  -  генерал
   Доган), входившей в состав  VIII  французской  армии.  В  начале  февраля
   батальон входит в состав 8-го Зуавского полка  (командир  -  подполковник
   Лагард) и позже окончательно придается ему как 4-й батальон полка. Именно
   в рядах Марокканской дивизии и будет проходить дальнейшую службу  Русский
   легион;  в  ее  составе  он  закончит  боевую  деятельность  на  Западно-
   Европейском театре военных действий.
   По  прибытию  в  дивизию  русских   военнослужащих   окружают   некоторым
   уважением,  что  удивительно  для  того  времени.  Начальник  4-го  полка
   полковник Обертин 16  января  1918  г.  издает  приказ,  в  котором  есть
   нижеследующие строки: «...они [русские]сохраняют любовь к своей Родине  и
   уверенность,  что  она  воскреснет.  (...)  Начальник  дивизии   приказал
   особенно учтивый обмен честью [с русскими военнослужащими]. (...)  Теперь
   все солдаты должны первыми отдавать честь русским военным, у  которых  на
   погонах  галуны  и  звездочки.  Офицеры  должны   первыми   [с   русскими
   офицерами]обмениваться  честью».  Данные   об   исполнении   приказа,   к
   сожалению, отсутствуют.
   2-й батальон, под командованием подполковника 1-го  Особого  полка  Эске,
   был  прикомандирован  к  178-й  французской  дивизии  (об   использовании
   батальона автор данными не располагает).
   После сформирования двух отрядов на русской базе в  Лавале  осталось  еще
   120 человек, которые должны были послужить  ядром  для  образования  3-го
   батальона. В действительности к марту существовал  не  батальон,  а  одна
   рота т.н. 3-го  батальона,  которую  временно  зачислили  в  состав  1-го
   батальона.
   Из Салоник прибывает отряд добровольцев из 2-й Особой дивизии во главе  с
   капитаном Павловым (батальон состоял из стрелковой роты - 4 офицера,  200
   солдат; роты саперов -  4  офицера,  200  солдат;  пулеметной  роты  -  4
   офицера,  130  солдат),   из   которых   был   сформирован4-й   батальон,
   прикомандированный к 56-й французской дивизии (об использовании батальона
   на французской службе данными автор не располагает).
   К 13 апреля батальоны насчитывали 51 офицера  и  1.625  солдат,  всего  -
   1.676 человек. Из них 446 человек были награждены Георгиевскими  крестами
   или орденами св. Георгия, т.е. приблизительно 27% личного состава.
   Столь малое число желающих сражаться на  французском  фронте  объясняется
   двумя  основными  причинами.  Во-первых,  наличие  сильной  агитации,   в
   частности, в лагере Курно, со стороны большевистски  настроенных  солдат,
   которые вели борьбу против записи  солдат  в  добровольческие  батальоны:
   «Агитаторы...  состоящие  частью  из  людей   свихнувшихся   от   социал-
   демократических бредней, частью просто из  негодяев,  купленных  немцами,
   работали с большим успехом, убеждая массу и фанатизируя ее».
   Во-вторых,  служить  теперь  приходилось  не  в  русской  армии,   а   во
   французской,  с  подчинением  французским  командирам,   с   французскими
   порядками. Впрочем, можно назвать и третью причину, заключавшуюся в  том,
   что некоторое число русских военнослужащих (по некоторым данным, в 5  раз
   больше, чем в Русском легионе) попало в  Иностранный  легион  задолго  до
   появления Русского легиона.
   «Сотнями» русские военнослужащие поступали  в  Иностранный  легион  после
   роспуска русских  полков:  «...многие  из  наших  солдат  охотнее  шли  в
   Иностранный, а не в Русский легион, чтобы  уйти  подальше  от  разрухи  в
   русском отряде. (...) Различными были причины, заставившие их поступить в
   легион, убеждения,  патриотизм,  условия  жизни,  поиски  более  сносного
   положения» (имелись русские добровольцы и в канадской армии - не менее 25
   человек и  на  итальянском  фронте).  Точные  данные  о  составе  русских
   военнослужащих в Иностранном легионе, как, впрочем, и  в  других  армиях,
   отсутствуют.
   При формировании Русского легиона возник вопрос обмундирования и  знамен.
   Воевать  под  прежними  знаменами  и  в  русской  форме  однозначно  было
   невозможно: Советская Россия  с  3  марта  1918  г.,  заключив  известный
   Брестский мир, официально вышла из  войны,  и  по  международным  законам
   русские не имели права иметь военную  атрибутику  собственной  армии,  не
   являвшейся – уже - отныне противником Германии.
   Но иметь добровольцев не возбранялось. Поэтому русские  военнослужащие  к
   марту 1918 г. получили французскую колониальную  форму  с  трехцветной  -
   национальных цветов - повязкой на  рукаве,  на  которой  еще  должен  был
   стоять штемпель  французского  военного  министерства.  Знамя  тоже  было
   трехцветным и  прикреплено  к  древку  французского  образца.  По  другим
   сведениям, русские военнослужащие получили французскую колониальную форму
   и знамя в августе 1918 г.,  во  время  отдыха  в  Бретее.  Тогда  же  они
   получили каски, на которых, как и на пуговицах,  вместо  двуглавых  орлов
   стояли две буквы – « LR » (аббревиатура  от  французских  слов  «  Legion
   Russe » — «Русский легион»). Если действительно  Русский  легион  получил
   колониальную форму в августе, вопрос о том, во что он был одет  до  этого
   времени, остается открытым.
   По воспоминаниям одного из врачей в Русском легионе (имя его неизвестно),
   во время боев под Суассоном в конце мая 1918  г.,  легион  носил  русские
   мундиры (что они представляли - неизвестно).
   Во второй половине марта  1918  г.  германское  командование  предприняло
   наступательную акцию, т.н. Мартовское наступление в  Пикардии  (Франция),
   закончившееся неудачно для наступающих. Но в  течение  апреля  германские
   войска снова пытаются добиться победы, теперь во Фландрии, на  реке  Лис.
   Успех,  казалось,  сопутствует  немцам  -  они  смогли  прорвать   англо-
   французскую линию обороны и углубиться на расстояние до 20 км.
   В ночь на 26 апреля  в  район  Амьена  -  Арраса  прибывает  Марокканская
   ударная дивизия, которая занимает исходные позиции,  а  наутро  принимает
   бой. Это было первое боевое крещение Русского легиона. Русские солдаты  и
   офицеры снова показали в сражении свои лучшие боевые качества и выполнили
   ставившиеся передними задачи. 1-й  батальон  понес  тяжелые  потери  -  3
   офицера ранено, 34 солдата убито, 76 солдат ранено. Капитан М. Лупанов за
   самоотверженные действия  прямо  на  поле  боя  получил  орден  Почетного
   Легиона, все остальные офицеры - Военный крест разных степеней,  батальон
   - Военный крест с серебряной звездочкой. По Марокканской дивизии  выходит
   приказ генерала Догана: «26 апреля в неудержимом порыве [батальон]  пошел
   в атаку с полным пренебрежением к смерти и при общем  восхищении  остался
   на  занятых  линиях,  несмотря  на  контратаки,  ни  на   безостановочную
   бомбардировку». В результате боя дорогу на  Амьен  французы  и  англичане
   закрыли для противника, в чем немалую роль сыграл русский батальон.
   После сражений в апреле требовалось пополнение для  батальона,  поскольку
   новые  формирования  «съедали»  его.  В  связи  с  этим  было  прекращено
   образование новых батальонов (существовал даже проект  создания  Русского
   легиона в Италии) и оставлен один, под командованием капитана М. Лупанова
   (с 12 июня официально).
   Не меньшее значение на расформирование новых русских батальонов  повлияла
   революционная и антивоенная  пропаганда,  т.к.  в  1-ю  категорию  трияжа
   записалось  некоторое  число  солдат-агитаторов  большевистского   толка,
   которые проводили разрушительную деятельность. Еще в апреле 1918 г. в 1-м
   батальоне произошел неприятный инцидент. Старший унтер-офицер  Сабуров  и
   младший  унтер-офицер  Ушаков  вышли  из  строя  и  заявили  о  нежелании
   сражаться  и  призвали  остальных  последовать  их  примеру.  По  приказу
   начальника 8-го Зуавского  полка  Сабуров  и  Ушаков  были  арестованы  и
   расстреляны.
   Арестованные вместе с ними  48  человек  понесли  тяжелые  наказания,  из
   которых 15 человек начальник Марокканской дивизии разжаловал  в  рядовые.
   По другим сведениям, было  арестовано  60  человек,  которых  включили  в
   дисциплинарный батальон дивизии и  отправили  на  самый  опасный  участок
   фронта, где они все погибли. Сильные волнения наблюдались во  2-м  и  4-м
   батальонах.
   Генерал А. Петен  приказал  расформировать  батальоны,  где  имели  место
   случаи нарушения  воинской  дисциплины.  Существование  Русского  легиона
   оказалось под большим вопросом. Впрочем,  первые  успехи  1-го  батальона
   повлияли на то, чтобы  оставить  русских  офицеров  и  солдат  в  составе
   французских подразделений.
   В конце мая противник предпринимает третье наступление,  прорывает  линию
   французской обороны, захватывает Суассон, и до Парижа остается  менее  70
   км. В эти тяжелые для Франции дни Марокканскую дивизию посылают на  самый
   опасный участок фронта. Под  Суассоном  военнослужащие  Русского  легиона
   вписывают одну из славных  страниц  своего  существования,  к  сожалению,
   обильно политые кровью.
   Примером   самоотверженности   может   служить   поступок   подпрапорщика
   Дьяконова. Получив ранение несколькими пулями в грудь и левую руку, он не
   мог быть вынесен с поля боя, т.к. его 1-й роте грозило  окружение.  Тогда
   он собрал вокруг себя группу таких же тяжелораненых, и они организованным
   огнем прикрыли отступление роты; дальнейшая  судьба  офицера  неизвестна,
   скорее всего, он погиб (был награжден до этого боя Георгиевским крестом 4-
   й степени и Военным крестом с пальмой).
   Вместе с другими подразделениями Марокканской дивизии  русские  легионеры
   останавливают  противника,  деблокируют   окруженный   батальон   зуавов,
   попавший в окружение. В итоге 1  офицер  убит,  семеро  -  ранены;  общие
   потери рядового состава - 290 человек (до сражения в нем числилось  свыше
   400 человек).
   После боев за Суассон французская пресса стала  называть  Русский  легион
   Легионом чести ( Legion Russe pour I ’ Honneur ). Подвиг  русских  солдат
   оказался не забыт  французами.  В  1923  г.  в  Суассоне  был  воздвигнут
   «Памятник Победы», на котором высечены все французские полки, сражавшиеся
   в мае 1918 г. и среди них - Русский легион.
   После июньских боев  в  начале  июля  Русский  легион  отводится  в  тыл.
   Пополнение не поступает,  к  тому  же  французское  военное  министерство
   проводит среди русских военнослужащих кампанию с целью оформить  подписку
   не  только  сражаться  «до  конца  войны»,  но  и  предоставляло  каждому
   легионеру право выбора - либо продолжать служить в Русском легионе,  либо
   перейти в Иностранный легион, либо быть отравленным  в  Северную  Африку.
   Русский легион подвергся новой волне пробольшевистской агитации,  активно
   действующей среди раненых  в  госпиталях,  среди  тех,  кто  находился  в
   краткосрочном отпуске.
   В результате т.н. чистки остались  воевать  действительно  идейные  люди,
   желавшие выполнить тяжелую миссию до конца.  Теперь  в  составе  Русского
   легиона находится всего около 100 человек под командованием капитана А.К.
   Прачека (бывший командир 5-й роты 5-го Особого полка).
   В этом составе русские военнослужащие приняли участие  в  июльских  боях,
   когда 15  июля  германское  командование  предприняло  последнюю  попытку
   наступления (т.н. второе Марнское сражение). 18 июля французская Х  армия
   генерала Мазеля перешла в наступление (в  составе  которой  находилась  и
   Марокканская дивизия); противник был  разбит.  За  июльские  бои  Русский
   легион потерял 2 офицеров (плюс 1 офицер французской службы) ранеными, 17
   легионеров убитыми и  ранеными.  В  середине  лета  Марокканскую  дивизию
   отводят в тыл.
   С августа во главе Русского легиона становится капитан Мартынов. У него в
   распоряжении находятся  две  полные  роты  военного  состава.  В  августе
   происходит еще одна организационная перемена - Русский легион покидает 8-
   й  Зуавский  полк  и  становится  отдельным  батальоном  в  1-й   бригаде
   Марокканской  дивизии.После  этого  во  главе   батальона,   по   уставу,
   становится французский штаб-офицер (Иностранного легиона) майор  Трамюзэ,
   а Мартынов становится его  помощником  (1-ю  стрелковую  роту  возглавлял
   штабс-капитанБ. Сурин 1-й, 2-й командует штабс-капитан П.  Сурин  2-й,  а
   пулеметной ротой временно командующий поручик Васильев и подпоручик  С.М.
   Урвачев).
   После активных наступательных операций  в  марте-июле  1918  г.  Германия
   понесла большие потери в живой силе; боевой дух в войсках резко  упал.  С
   августа начинаются наступательные действия войск Антанты.
   В начале сентября Марокканская дивизия  по-прежнему  входит  в  состав  Х
   армии, но уже возглавляемую генералом Манженом. Дивизия сменяет на боевых
   позициях  32-ю  американскую  дивизию  и  сразу  начинает  участвовать  в
   наступлении.
   В своем секторе русский отряд отбивает у немцев  важный  объект  -деревню
   Терни-Сорни (2 сентября) посредством  совершения  маневра,  в  результате
   которого Марокканская дивизия была спасена от ударов  с  флангов.  Еще  в
   течение трех суток Русский  легион  оборонял  деревню  от  многочисленных
   попыток германцев отбить ее. Потери  русских  в  эти  дни  составили  109
   убитыми и ранеными.
   14 сентября Русский легион вместе с другими подразделениями  Марокканской
   дивизии переходит в наступление, атакует линию Гинденбурга. Перед русским
   отрядом ставится задача взять укрепленный район  замок  де  Ля  Мот.  Для
   этого  требовалось  прорвать  сильную  в  фортификационном  плане   линию
   Гинденбурга общей протяженностью в 2,5 км.
   Русский легион выполнил задачу. Он  с  таким  успехом  атаковал  немецкие
   позиции, что достиг конечного рубежа на 1,5 часа  раньше  намеченного  по
   плану (атака началась в 5.50, к 6.30 рубежи были  взяты,  по  плану  -  к
   8.00). Было захвачено 700 пленных, штаб гвардейского  германского  полка.
   Потери русских составили 9 убитых и 25 раненых. В  сражении  14  сентября
   отличился  ефрейтор  пулеметной  роты   Родион   Малиновский:   «Отличный
   пулеметчик. Особенно отличился в атаке 14 сентября 1918  г.,  не  обращая
   внимания на опасность, под сильнейшей бомбардировкой [обстрелом]  стрелял
   по группам противника, оказывавшего сильное сопротивление».
   В течение 15 сентября Русский легион удерживал замок де Ля Мот, а с  утра
   16  сентября  Марокканскую  дивизию  отвели  в   тыл.   Активную   боевую
   деятельность Русского легиона с этого момента можно считать завершенной.
   За боевые заслуги 30 сентября Русский легион получает  на  знамя  Военный
   крест с 2  пальмами  и  право  ношения  особого  отличия  во  французских
   вооруженных силах - т.н. фуражер, род аксельбанта, носимого всеми  чинами
   части на левом плече. Французское командование  высоко  оценило  действия
   Русского легиона в сентябрьских  боях,  отметив  его  в  приказах  от  30
   сентября и 11 декабря, где  нет  недостатка  в  эпитетах:  «замечательное
   самопожертвование», «умелые маневры», «превосходные  боевые  качества»  и
   т.д.
   В частности, командующий  Марокканской  ударной  дивизией  генерал  Доган
   отмечает: «Входя в состав ударной дивизии,  проявив  редкое  мужество  во
   время действий на Сомме с 26  по  30  апреля  1918  г.,  своим  геройским
   сопротивлением   и   ценою   больших    жертв    способствуя    остановке
   неприятельского наступления на Амиен  [Амьен]принял  не  менее  блестящее
   участие в операциях перед Суассоном 29,30 мая и 2 сентября 1918  г.,  где
   проявил то же самоотвержение, безустанно борясь, чтобы  удержать  занятую
   территорию, взяв,  многочисленных  пленных  и  важный  военный  материал.
   Отборный  батальон,  все   действия   которого   проникнуты   беспощадной
   ненавистью к врагу. Соединяет  полное  презрение  к  смерти  с  блестящим
   порывом во имя священного долга».
   На фронт Марокканская дивизия выдвигается в последний месяц  1-й  мировой
   войны - в ноябре  1918  г.;  она  занимает  сектор  Ленокур  (Лотарингия,
   Франция). К 1 ноября в батальоне Русского легиона (с пополнением во время
   последнего пребывания  в  резерве)  насчитывается  три  стрелковых,  одна
   пулеметная  рота,  всего  -  564  человека.  До  заключения   знаменитого
   Компьенского перемирия с Германией 11 ноября 1918  г.  Русский  легион  в
   активных боевых операциях не  был  задействован.  В  составе  дивизии  он
   прошел Лотарингию, Эльзас, Сарр, прошел через Германию до Рейна и  до­шел
   до  Фридрихсгавена,  около  города  Мангейма,  откуда  был  направлен   в
   назначенный ему для оккупации города  Вормс:  «Велико  было  удивление  и
   негодование немцев узнать, что оккупирующие их войска - Русские.
   Наш национальный бело-сине-красный флаг развевался на берегах Рей на.
   Слово, данное Государем и Россией союзникам, в лице Русского легиона было
   сдержано».
   25 декабря 1918 г. Русский легион отправили в Плёр-на-Марне, где он  стал
   готовиться для отправки в Россию.
   Так закончилась история Русского легиона. Поистине удивляешься тому,  что
   в смутное революционное время  в  составе  русских  войск  во  Франции  и
   Салониках нашлись люди, выполнившие долг перед Россией. Однако нельзя  не
   отметить отношение французского командования к Русскому легиону.
   Несмотря  на  самые  искренние  заявления  о  храбрости  русских  солдат,
   французское руководство рассматривало их не более как  пушечное  мясо  и,
   вполне возможно, ставилона одну доску с колониальными  войсками,  затыкая
   ими самые опасные «дыры» на фронте. Даже одно назначение русских  отрядов
   в Марокканскую дивизию вместе с зуавами и мальгашами должно говорить  нам
   об этом. Эмигрантские авторы, рассказывая об участии Русского  легиона  в
   боях в составе Марокканской дивизии, говорят о чести, оказанной  русским,
   поскольку эта дивизия имела больше всего награждений,  и  служить  в  ней
   якобы считалось делом почетным.
   Действительно, дивизия имела много наград, но она не могла не  иметь  их,
   когда ее полки, не считаясь с потерями, французское командование  бросало
   в  бой  как  смертников.  Привилегия  служить  в  Марокканской   дивизии,
   думается, состояла в том, чтобы сражаясь в  ней,  спасать  от  неминуемой
   смерти жизни коренных фран­цузов, точно так,  как  это  делал  специально
   созданный Иностранный легион.
   ВОЗВРАЩЕНИЕ.
   Очень непросто сложились судьбы военнослужащих, уцелевших после  4-х  лет
   Первой Мировой войны, рабочих батальонов и французских тюрем.  Оставшихся
   в живых можно разделить на две категории. Первая - вернувшаяся в  Россию;
   вторая, меньшая по численности - кто остался за рубежом по тем  или  иным
   причинам.  Разумеется,  очень  сложно  проследить   за   всеми   русскими
   военнослужащими; точные цифры как прибывших в Россию, так и оставшихся за
   границей  неизвестны;  данная  тема  требует  специального  исследования.
   Французский историк и офицер 152-й пехотной дивизии, прикомандированный к
   1-й Особой бригаде, подсчитал, что общие потери  Особых  бригад  на  двух
   фронтах составили 20,0 тыс. чел. (из которых 8,0 тыс. убиты); в  1919  г.
   вернулись в Советскую Россию 8.446  чел.  Около  17,0  тыс.  остались  во
   Франции или пропали без вести.
   Русские офицеры и солдаты возвращались  на  родину  разными  путями.  Во-
   первых, путем официальной отправки их в Советскую Россию. Возможно, самый
   первый эшелон ушел в Москву в первой половине мая 1918 г.,  состоящий  из
   инвалидов (подобные эшелоны были отправлены 19 января  и  в  марте-апреле
   1919  г.).  Следующую  партию  отправили  из  Марселя   на   пароходе   в
   Новороссийск, к генералу А.И. Деникину (на переговоры  о  транспортировке
   русских  солдат  Особых  бригад  в  Россию,  для  пополнения  ими   рядов
   Добровольческой армии, во Францию прибыл со специальной  миссией  генерал
   Щербачев).
   Отправка на новый фронт вызвала крайнее недовольство солдат, уставших  от
   войны, которых снова хотели заставить воевать.  В  рядах  русских  частей
   вспыхнули волнения, в результате которых  было  арестовано  150  человек.
   Недовольство продолжалось  и  после  прибытия  пароходов  в  Новороссийск
   (февраль 1919 г.). «В первом же бою, заколов часть  своих  офицеров,  они
   [прибывшие из Франции] перешли к красным. Измена  не  всегда  приводит  к
   желанным  результатам.  Конные  части  казаков,  стоявших  в  резерве,  и
   офицерская рота успели их догнать. Большая  часть  их  была  перерублена.
   Небольшая часть оставшихся верными из старых  легионеров  составила  кадр
   для 1-го Кавказского стрелкового полка  и  была  назначена  в  Кавказскую
   армию (генерала Врангеля). Фельдфебеля и подпрапорщики были произведены в
   офицеры. После взятия Царицына шли вдоль Волги через Камышин на  Саратов,
   где их и застало общее отступление Добровольческой армии».
   Весной 1919 г. в Россию, точнее, в Новороссийск снова прибывает эшелон  с
   русскими солдатами из Особых  бригад,  настроенных  пробольшевистски.  Во
   избежание нагнетания напряженности пароходы отправили в Севастополь,  где
   и  произвели  высадку  прибывших.  В  Крыму  многие  солдаты   занимались
   подпольной работой в пользу Советской  России,  состояли  в  партизанских
   отрядах.
   Так, в конце февраля 1920  г.  был  организован  Тавельский  партизанский
   отряд, организатором и руководителем которого  являлся  Григорий  Фирсов,
   бывший солдат Особого полка (номер не установлен);  в  отряде  находились
   его сослуживцы - Николай Соколов,  Бойченко.  Воевали  русские  солдатыиз
   Особых бригад в Крыму и на другой стороне. В сентябре 1919  г.  в  Россию
   были отправлены два парохода (2,0 тыс. чел на борту) из Северной  Африки.
   По прибытию в Одессу солдат отправили на фронт. Из них  в  Красную  Армию
   ушло только 42 человека, остальные перешли на сторону армии П.Н. Врангеля
   и в ее составе сражались до падения «черного барона».
   В том же году из Северной  Африки  в  Россию  были  отправлены  2  рейса,
   составленные из куртинцев. В первом находилось 260 чел, которых  привезли
   в Россию (возможно, в Новороссийск). Из  них  на  сторону  Красной  Армии
   перешло 42  человека.  Немного  позже  оттуда  же  перевезли  2-й  эшелон
   куртинцев (около 1,0 тыс. чел.),из которых около половины расстреляли  за
   бунт на корабле против офицеров, остальных сослали на каторгу.
   Первый эшелон солдат и офицеров, служивших в Русском легионе, в составе 1-
   й, 2-й и частично 3-й  рот  (всего  549  солдат  и  офицеров)  под  общим
   командованием подполковника Эске отправился 21 января 1919 г. из Плер-на-
   Марне по железной  дороге  в  Марсель.  Таким  образом,  остались  3-я  и
   пулеметная  роты  (около  350  чел.)  под  начальством  полковника   А.В.
   Багрянского (бывший капитан 2-го Особого полка,  исполнявший  обязанности
   начальника хозчасти полка). В середине февраля 1919 г. русские  легионеры
   вышли из порта Марсель на пароходе «Адмирал Чихачев»,  но  из-за  поломки
   двигателя вернулись обратно. Позже русские военнослужащие снова  вышли  в
   море, и  5  апреля  1919  г.  находились  в  море  около  Константинополя
   (Турция).Их дальнейшая судьба неизвестна.
   Очередная партия русских солдат была сформирована во Франции и отправлена
   из Марселя на пароходе «Петр Великий» (численность не установлена) в один
   из черноморских портов, занятых  белогвардейскими  подразделениями.  Всех
   прибывших «беляки» отправили для дальнейшей службы только  в  гарнизонные
   части. Одна ротаизэтого эшелона, квартировавшего  в  Армавире,  во  время
   наступления Красной Армии в начале 1920  г.  ударила  в  тыл  оборонявшим
   город белым частям, и способствовала взятию Армавира. После  установления
   власти  большевиков  все  репатрианты  по  решению   начальника   дивизии
   (сведения онем отсутствуют) были отпущены домой.
   Другая  партия  солдат  (среди  которых  находился  и  Р.Я.  Малиновский)
   вернулись из Франции в Россию почти по тому же маршруту, каким прибыла 1-
   я Особая  бригада  -  через  Суэц,  Красное  море,  Сингапур,  Шанхай  во
   Владивосток (на пароходах последовательно «Луара» и «Рязань»).
   В 1919 г. французское правительство неохотно соглашалось  на  репатриацию
   русских  солдат.  Возможно,из-за  нежелания  Франции  пополнять  русскими
   репатриантами рядыКрасной Армии.  В  это  время  складывается  любопытная
   ситуация.  Еслив  1917  г.  Франция  пыталась  добиться   от   Временного
   правительства разрешения отправить  русские  войска  на  родину,  аРоссия
   несоглашалась, то после 1918  г.  происходит  с  точностью  до  наоборот.
   Теперь уже Советская Россия требует от Франции  скорой  отправки  русских
   войск на родину.
   Отправка русских  солдат  производилась  в  течение  1919  г.  небольшими
   группами ( от 25 чел) - например, в ноябре, и более крупными - (130 чел),
   отправившимся в Россию в июне: «Люди уехали счастливые, хорошо  одетые  и
   обутые и, как водится, с изрядным багажом.
   На 130 человек понадобился специальный  вагон  для  багажа,  который  был
   изрядно набит».
   Советское правительство настойчиво требовало возвращения  русских  солдат
   домой в Россию. Так, большевики посылают ноту Франции (№ 27 от 5  февраля
   1918 г.), в которой «Народный Комиссар Иностранных Дел  твердо  надеется,
   что Французское Правительство сделает все необходимое, чтобы предоставить
   русским войскам средства для возвращения в Россию…». 22 апреля и  27  мая
   НКИД РСФСР вновь обращает внимание  Франции  на  незаконность  задержания
   русских войск за границей. 4 июля 1918 г. V Всероссийский  съезд  Советов
   посылает приветствие русским солдатам за границей и выряжает  надежду  на
   скорое их возвращение на родину.
   Думается, что в  основе  подобных  мотивов  лежало  не  человеколюбие,  а
   нехватка штыков в Красной Армии (впрочем, данный аргумент относится  и  к
   ее противникам). Уверенность в том, что большая часть заграничных русских
   войск перейдет к большевикам, а не к их врагам, возможно, основывалась на
   результатах  агитационной  работы,  активно  проводимой  пробольшевистски
   настроенными  пропагандистами  среди  личного  состава   Особых   бригад.
   Впрочем, не всегда желания большевиков совпадали с желаниями прибывших из
   Франции солдат. По одним сведениям, в начале 1919 г. из 2,4 тыс. чел, уже
   прибывших в Советскую Россию, только сто человек согласились  воевать  за
   Красную Армию.
   Советское правительство добилось своего, получив согласие от французского
   на репатриацию русских войск. В феврале 1919 г. во  Францию  направляется
   специальная  миссия  Красного  Креста  для  организации  централизованной
   отправки русских военнослужащих, очем  велись  переговоры  представителей
   Советского и французского  правительств;  последние  ссылались  на  чисто
   технические трудности отправки русских  военных  контингентов.  Возможно,
   что в результате именно данных переговоров в издаваемой в  Париже  газете
   «Русский Солдат-Гражданин  во  Франции»  (21  июня  1919  г.)  появляются
   следующие строки: «Приближается долгожданный момент  отъезда  на  родину.
   Мало помалу десятки тысяч  русских  людей,  проведших  несколько  лет  на
   чужбине - кто во Франции и Македонии... вернутся в Россию...».
   В июле 1919 г. в Македонии было сформировано 4  эшелона  для  отправки  в
   Россию, 1 -и  эшелон  был  посажен  на  пароход  «Истрия»  (14-й  рабочий
   батальон и добровольцы в армию Деникина), во 2-й входили солдаты 20-го  и
   21-го рабочих батальонов; в 3-й - 22-го и 19-го батальонов. Все остальные
   (какие конкретно батальоны - неизвестно) - в 4-й эшелон. Интервалы  между
   отправкой данных  эшелонов  были  установлены  в  8  суток.  Но  23  июля
   добровольцы в армию Деникина взбунтовались,  их  отряд  расформировали  и
   отправили в дисциплинарный батальон.
   14-й  рабочий  батальон  прибыл  в  город  Севастополь   и   размещен   в
   Белостокских  казармах.  После   неудачной   попытки   склонить   русских
   военнослужащих-«македонцев»  к  вступлению  в  Белую  армию,   над   ними
   офицерские  подразделения  учинили  кровавую   расправу;   в   дальнейшем
   новоприбывших отправили в гарнизоны для прохождения службы.
   Имеются сведения, что всего к сентябрю 1920 г. общее число возвратившихся
   на родину солдат и офицеров достигло 15,0 тыс.  чел.  Две  трети  из  них
   прибыли в Советскую Россию, треть - к  А.И.  Деникину  и  П.Н.  Врангелю.
   Некоторое  число  прибывших  солдат  из  Франции  воевало  и  на  стороне
   «зеленых».
   20  апреля  1920  г.   в   Копенгагене   (Дания)   делегат   французского
   правительства,  с  одной  стороны,  и  М.М.   Литвинов,   член   коллегии
   Наркоминдела,  с  другой  стороны,  подписали   соглашение   относительно
   отправки задержанных в России французов во Францию  в  обмен  на  русских
   военнослужащих из расчета 125 женщин и детей на 3,0 тыс. русских солдат.
   «Второе соглашение  [подписано  там  же]  предусматривает  отправку  всех
   других без исключения французов,  в  течение  3-х  месяцев  через  Черное
   море». Причем Советское правительство соглашалось объявить  амнистию  тем
   французским гражданам, которые находились под  следствием  или  уже  были
   осуждены.  «С  другой  стороны,  все  русские  солдаты,  находящиеся   на
   территории республики (Франции) или в Салониках будут перевезены в Россию
   в течение того же срока [т.е. 3-х месяцев];  обмен  должен  произойти  из
   расчета 100 французов на 250 русских».
   В начале 20-х годов практически все желающие вернулись в Россию. Часть из
   них прибыла на родину в результате обмена военнопленными  войск  Антанты,
   которые имелись в Красной Армии к тому времени.
   Многие   вернувшиеся   офицеры   сражались   против   большевиков;    они
   самостоятельно  перебираются  в  войска  генералов  Е.К.  Миллера,   А.И.
   Деникина и др. (незначительное  количество  офицеров  служило  в  войсках
   Антанты, действовавших на территории  бывшей  Российской  империи  против
   большевиков).  Среди  офицеров,  решивших  бороться  против  большевиков,
   особую известность приобрел генерал М.К. Дитерихс,  ставший  впоследствии
   начальником штаба Чехословацкого корпуса, командующим Восточным фронтом у
   адмирала А.В. Колчака. М.К. Дитерихс получил особую известность как  один
   из инициаторов возбуждения дела по расследованию убийства  Николая  II  и
   его семьи (у А.В. Колчака служил и генерал Н.А. Лохвицкий).
   В рядах белых армий сражались и погибли:  полковник  Г.С.  Готуа,  штабс-
   капитаны Б. Сурин 1-й  и  П.  Сурин  2-й,  капитан  М.К.  Иордан,  бывший
   командир 6-й роты 5-го Особого полка и др.
   Второй путь возвращения на родину  –  бегство  из  рабочих  батальонов  и
   Северной Африки через Швейцарию и другие страны. Так,  в  начале  февраля
   1918 г. из русских солдат, сбежавших в Швейцарию  и  нелегально  временно
   проживавших там, были образованы две  рабочие  команды  и  отправлены  на
   мелиоративные работы.  Их  охраняли  только  негласные  чины  полицейской
   службы; питание было  плохое.  Местное  население  относилось  к  русским
   вполне доброжелательно. Дальнейшая судьба их  неизвестна,  возможно,  они
   были отправлены в Россию.
   В марте 1918 г. границу Швейцарии  переходит  360  человек.  Впоследствии
   они, вероятно, были репатриированы в Россию.
   Другой  известный  случай  массового  побега  (точное  количество  солдат
   неизвестно) оказался примечателен тем, что бежавшие  из  Северной  Африки
   сумели добраться до России, и, пересекая последовательно границы Франции,
   Швейцарии, Германии прибыли в Россию в  конце  июня  1918  г.  и  приняли
   участие в подавлении левоэсеровского мятежа в Москве 6 июля.
   Вторая  категория  русских  военнослужащих   осталась   за   рубежом.   В
   большинстве  -  конечно,  офицеры,  поступившие  на  военную  службу   во
   французскую,  американскую,  сербскую  армии,  оставшиеся   навсегда   за
   рубежом. Некоторая часть русских  военнослужащих  императорской  армии  -
   поляки по происхождению,  поступив  в  нарождавшуюся  польскую  армию  (в
   приложении к приказу № 140 по русским  войскам  во  Франции  и  Салониках
   специально оговаривался порядок зачисления в польскую  армию),  вероятно,
   тоже не захотели возвращаться в Советскую Россию.
   По-разному сложилась судьба  40,0  тыс.  человек,  покинувших  Россию  по
   приказув составе четырех Особых бригад. Некоторые уехали,  сами  того  не
   зная, навсегда,  не  решившись  вернуться  на  родину  по  тем  или  иным
   причинам. Другие  вернулись,  но  были  ли  те  и  другие  счастливы?Одни
   остались на чужбине, возможно, сожалея  о  том,  что  не  смогут  никогда
   попасть на родину,  вторых  ждал  бурлящий  водоворот  истории  Советской
   России.
   Многие остались навечно лежать во французской и греческой земле, вдали от
   родины, и заслуживают, по крайней мере, упоминания о них.
   Первым памятником погибшим русским  воинам  на  французской  земле  может
   считаться создание надгробия на их могилах неподалеку от города Мурмелон,
   а  октябре  1916  г.  созданном  с   помощью   бойскаутской   организации
   «элереров». Начальник 1-го Особого пехотного полка М.Д. Нечволодов  лично
   набросал  эскиз  модели  памятника.   На   торжественной   церемонии   по
   установлению мраморной плиты прибыли начальник 1-й  Особой  бригады  Н.А.
   Лохвицкий, прикомандированный к штабу бригады королевич Черногорский Петр
   Николаевич, французские офицеры.
   Желая увековечить память павших русских офицеров и солдат на  поле  брани
   Союз офицеров Экспедиционного Корпуса (основано в 1923  г.)  купил  летом
   1934 г. рядом с военным кладбищем в 3,5 км от города Мурмелон, в Сен-Илер
   лё Гран, участок земли, на котором при помощи всей русской общественности
   во Франции в 1937 г. был  воздвигнут  Храм-памятник  во  имя  Воскресения
   Христова. Сен-Илер – единственное русское воинское кладбище во Франции (в
   других местах страны русских военнослужащих хоронили на военных  участках
   местных кладбищах или в отдельных могилах).
   Проект  храма-памятника  создал  А.А.  Бенуа,   представитель   известной
   династии русских художников, архитекторов и искусствоведов. В апреле 1936
   г. храм во имя Воскресения Христова был заложен, а 16 мая 1937 г. освящен
   митрополитом  Евгением.  Храм  построен  по  типу   новгородско-псковских
   церквей XV в. Данную композицию в 1938-1939 гг. А.А. Бенуа  использует  и
   для храма Успения Божьей Матери на русском кладбище  Сент-Женевьев-де-Буа
   под Парижем. На этом знаменитом  кладбище  русской  эмиграции  похоронены
   генералы М.Д. Нечволодов, Н.А. Лохвицкий, В.Л. Тарановский.
   На стене храма Воскресения Христова золотой смальтой выложена надпись по-
   французски: «Русским солдатам, павшим на поле славы во  Франции  в  1916-
   1918». Внутри храма существуют даже небольшой  музей  –  макет  местности
   около  села  Оберив,  боевые  награды  русским  полкам  от   французского
   командования, военные реликвии;  на  специальной  памятной  доске  выбиты
   имена погибших в боях Первой Мировой 4,0 тыс. чел.
   За храмом – кладбище с останками 1.029 русских воинов, павших за  Францию
   в 1914-1918 гг. (454 человека покоится  в  отдельных  могилах,  575  –  в
   общих). Здесь же  находятся  могилы  с  36  останками  советских  воинов,
   погибших в борьбе с фашизмом – «коричневой чумой» ХХ  в.  Их  фамилии  на
   крестах еще можно разобрать, но что означают имена – Rvaron  ,  Volsni  ,
   Miscoe , Mantzo ? Как попали в далекую Францию советские  солдаты  и  кто
   они были, еще предстоит разобраться историкам…

   Кладбище посещается редко, но раз в году, на Троицу в воскресение, в Сен-   Илер съезжаются много людей, главным образом потомки  солдат  и  офицеров   Особых бригад, в храме устраивается большая поминальная служба по русским   воинам, павшим за Францию.

   7.396 русских воинов (по А. Пети) Особых бригад покоятся по селам и весям   Франции. Из них – 5.078 отдельных захоронений на общегородских кладбищах,   2.318 – на военных кладбищах. Кладбища располагаются в департаментах,  по   которым прошлось огненное колесо Первой Мировой войны – Норд, Па-де-Кале,   Сомма, Уаз, Эн, Марна, Мёз, Мёрт-и-Мозель, Вож  и  в  тылу,  где  умирали   вследствие полученных ранений –  под  Парижем,  Лионом,  в  департаментах   Жиронда, Лазурный Берег и т.д.   Генерал В.Л. Тарановский скончался в январе 1937 г. и похоронен в Париже.

   Генерал М.К. Дитерихс умер в  октябре  1937  г.  и  похоронен  в  Шанхае.   Полковник Е.И. Радомский, командир 1-го Особого полка, умер в марте  1919
   г. и похоронен в Орлеане. Полковник В.С. Нарбут,  командир  5-го  Особого   полка, умер в июле 1929 г. и похоронен в Париже. Полковник С.П.  Киселев,
   командир 5-го Особого полка (после В.С. Нарбута), умер в конце 1928 г.  и   похоронен в Ницце.

   В августе 1918  г.  около  Тулона  был  воздвигнут  памятник  на  местном   кладбище церковью Крестовоздвиженского госпиталя.  На  памятнике  имеется
   надпись на русском и французском  языках:  «Вечная  память  Вам,  Русские   воины, жизнь отдавшие за свою Родину и общесоюзное Дело. Август 1918 г.».

   Имелся небольшой скромный памятник в честь  павших  русских  воинов  и  в    Северной Африке, в местечке Djibba , на местном французском кладбище, где    хранилось неизвестное число останков  русских  солдат,  умерших  здесь  в    рядах дисциплинарного батальона. «Работа [над памятником] продолжалось  в   течение двух месяцев, почти без всякого инструмента, с одним  зубилом,  и   был сделан великолепный памятник. (...) На открытии памятника  были  одни   русские товарищи дисциплинарного  отряда,  командир  аджутан  [правильно:   аджюдан -  унтер-офицерское  звание  в  войсках  Франции],  переводчик  и   сержант; из православного и католического духовенства никого не было».   Во Франции, на военном кладбище около города Сен-Квентин находится  около   120 русских могил и здесь «...русские рабочие роты всего здешнего  округа   поставили общий  памятник»;  26  октября  1919  г.  состоялось  освящение   памятника священником Соколовским.

   Имелся памятник и  павшим  русским  солдатам  в  Македонии,  при  станции   Градобор, в 12 км от Салоник, созданный по личной инициативе солдат 21-го
   батальона лагеря Градобор (открытие произошло 28 сентября 1919  г.,  в  2   часа дня). «Памятник создан на собственныя средства солдат и  их  личными
   трудами  под  руководством   художника   Наседкина,   которым   вылеплены   изображенныя на памятнике фигуры».

   В городе Плёре, в 10 км от Сезанны, находится обелиск в честь павших  1-й   и 2-й Особых бригад, который посетил 17 мая 1960 г. Н.С. Хрущев вместе  с
   Маршалом Советского Союза Р.Я. Малиновским.   Останки Добровольческой бригады покоятся  в  Седане  (350  могил),  Вузье   (257), Валансьене Сен-Рош (207), Камбре (191), Ирсоне (160), Сен-Квентене   (137), Мобёже (100), Серни-ан-Лаоннуа, Лаоне (по 54 могилы) и т.д.

   Советская историография оказалась не справедливой к истории Особых бригад   во Франции и Македонии (Салониках), представляя одних героями,  а  других   уничижая. Пришла пора попытаться объективно взглянуть на военную  историю   царской России, воздать должное всем тем, кто сражался в1-ю мировую войну   вместе с союзниками по Антанте против Центральных держав.

   Не стоит, возможно, строго винить  простых  солдат,  поддавшихся  влиянию   большевистских агитаторов. Сейчас надо вспомнить всех павших на  равнинах   Шампани, в скалистых горах Македонии, чей прах покоится в чужой  земле  и   тех, кто по прибытию в Россию из-за границы сражался во время гражданской   войны независимо от того, какой  ориентации  придерживались  эти  люди  -   большевистской,  монархической  или  еще  какой-либо  другой.  Необходимо   вспомнить о них как о сыновьях одной страны, одной России