На четвертый день мы улетали в 8 вечера, так что с утра направились в Атланту, но не утерпели и заехали в Джонсборо – городок увековеченный в «Унесенных ветром». В недействующем вокзале там разместилась экспозиция посвященная фильму – несколько костюмов и история создания. Понравилось интервью с Маргарет Митчелл, которая сказала, что все детство она слышала рассказы родственников и знакомых о войне, что и послужило материалом для книги, но только одного она не знала – что южане войну проиграли. Поэтому для нее было большим ударом узнать об этом в школе.
Кроме того в Джонсборо, в мемориальном парке Маргарет Мичелл расположена «плантация» Stately Oaks - куда свезли сохранившиеся постройки – господский дом, кухню, школу, лавку, кухню, сортир, и построили «хижину дяди Тома». Надо сказать, что этот музей полностью перевернул мое представление о южных плантаторах, почерпнутое из литературы. Не могла не сравнивать с нашими помещичьми усадьбами и крестьянскими избами – не в пользу Америки.
Итак – дом – действительно, двухэтажный, белый, с колоннами, верандой, балконом, построен в 1820х годах, всего 5 владельцев за почти 180 лет. Внизу: гостиная, столовая, музыкальная комната с роялем. Мебели мало, вся привозная, в основном из Европы, в крайнем случае из Атланты. Местных умельцев не было.Много кружевных, вязаных крючком салфеточек и пр. – работа местных дам- общественниц, в старину этим занималась хозяйка дома с дочерьми. Изначальные владельцы были одними из богатых плантаторов, к тому же грамотными, что было редкостью. У них было 10 «слуг» и вся семья – 10 человек детей и отец с матерью работали очень много. Дочери пряли, ткали, вязали и шили. Старшую всегда обучали вести хозяйство – на случай смерти матери.
Все семейство жило наверху в 3 комнатах, когда не было гостей, а когда они были – то старшие дочери перебирались обратно в детскую, самую маленькую, темную, и холодную комнату в доме. Родительская спальня была просторная комната с камином, комната для гостей еще больше. В ней также стояла жестяная ванна, в которой по субботам мылось все семейство – сначала отец и мальчики, потом, девочки и мать. Страшно подумать какой была вода под конец, когда в ней мыли младенца. Воду просто выплескивали в окно.
В кладовке всегда стояло 2 гроба – взрослый и детский – на всякий случай, потому что когда дороги развозило, до города было не добраться. «Удобства» состояли из фарфоровых ночных горшков в спальнях и «скворечни» из досок с дырой в земле. Все-таки у нас, даже в деревнях, было поприличнее, не говоря уже о банях. В одной воде 12 человек не мылись никогда.
Интересный обычай ухаживания: был специальный подсвечник в виде спирали, а в конец самодельной свечки вставлялся маленький клинышек. По обычаю, молодой человек мог ухаживать за девушкой в гостиной (под присмотром матери, конечно) до тех пор, пока свеча не догорала до подсвечника. Для «хорошего» ухажера свечка вывертывалась до упора, на всю длинну, а для плохенького оставляли маааленький кусочек.
Парадные комнаты впечатляют – “импортная» мебель – все привозное, в том числе рояль из Англии – семейство было богатым и образованным по тем временам. Кружевная скатерть до полу в столовой – связанная по старинным образцам дамами местного исторического общества (они же делают костюмы гидов, занавески, и т.д.) Длинный стол, уставленный английским фарфором и хрусталем. Хозяйка сидела во главе стола спиной к кладовке, а на противоположной стене висело зеркало, в которое слуги наблюдали за хозяйкой. Была разработана система знаков – например, почешет хозяйка правое ухо, нужно подать воды, левое – булочки, т.д. Отдавать приказы голосом было дурным тоном.
Очень странно, что при таких «утонченных манерах» еду готовили в щелястой хибаре, где нет даже печки – а просто открытый примитивный очаг . Понятно, что в доме не готовили, опасаясь пожара, но все таки ...
Любопытны портреты на стенах гостиной – оказывается, были такие бродячие художники, которые зимой писали «заготовки» - безголовых детей, женщин, мужчин, а летом, странствуя по плантациям, за день-два дописывали лицо и детали, вроде любимого украшения или медалей.
Еще видела большую редкость – мебель из конского волоса. В сущности это ткань из волоса – очень блестящая и плотная на вид, даже смахивает на дерматин. Искусство тканья утрачено навсегда, реставрировать эту мебель никто не может, и когда окончательно изветшает диванчик в «Дубах» увидеть это мы уже вряд ли сможем.
«Хижина дяди Тома» - крошечная глиняная постройка в которой помещалась только деревянная кровать с веревочным «матрасом» - на веревки бросали сено и так спали. Опять же непонятно, почему так тесно – глина была своя, не купленная, земли тоже хватало.
Дом надсмотрищика – однокомнатная щелястая хижина, по убранству похожая на самую нищую избу самой нищей деревни: «кровать» - простой топчан из досок, правда с тюфяком. Самодельный стол, табурет – вот и вся мебель.
У кухни разбит маленький огородик с лекарственными травами- первый раз увидела цветущий розмарин, куст высотой метра полтора, с нежно-голубыми цветочками. Лечила всех – от детей до рабов – хозяйка дома, и только в самых сложных случаях вызывали врача. Смертность была огромная, особенно детская, да и матери, измотанные бесконечными родами, и огромным хозяйством, не очень заживались.
В общем, миф о романтическом Юге «Унесенных ветром» рассыпался окончательно. По сравнению с русскими помещиками средней руки, которые вели жизнь часто праздную, в больших домах, в основном отделанных и обставленных руками крепостных мастеров, не говоря уже о роскошных дворцах с театрами, как Шуваловых, и прочих, южные плантаторы были просто зажиточными фермерами, и если русские крепостные жили все-таки каждый в своей избе и имели какое-никакое свое хозяйство, то рабы на плантации жили едва ли лучше животных. Впрочем, и их хозяева в роскоши не купались.