Погиб доктора Лензей трагически, задохнувшись в погребе во время большого пожара. После его смерти врача Иоанн выразил желание иметь нового доктора именно из Англии. С этой просьбой царь обращается к английской королеве Елизавете. Данная просьба была обусловлена рядом причин. Мучимый призраками боярской крамолы, Иоанн, как известно, серьезно помышлял о своем побеге в Англии (позже, уже в последние годы своей жизни, московский царь сватал за себя леди Гастингс, принцессу английской королевской крови).
Английская королева Елизавета быстро откликнулась на просьбу московского царя: “Надобен тебе научный и промышленный человек для твоего здоровья; и я тебе посылаю одного из своих придворных докторов, честного и ученого человека. Посылаю тебе доктора Роберта Якоби как мужа искуснейшего в лечении болезней. Уступаю его тебе, брату моему, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здоровье”.
Доктор Р. Якоби был прекрасным врачом и акушером. В Москве его называли Романом Елизариевым. С его именем связано и формирование нового типа врача-иностранца - "врача-дипломата", который занял одно из ведущих мест в медицине XVI - XVII вв.
В 1581 году из Англии приехал аптекарь Яков Френшам (Женс Френчем), который "завел в Москве" первую придворную аптеку.
Вместе с тем, среди приехавших на Русь лекарей было немало отчаянных проходимцев и шарлатанов. Один Елисей Бомелий чего стоил! По хлесткой аттестации Н.М. Карамзина: “Доктор Елисей Бомелий, негодяй и бродяга, изгнанный из Германии, снискав доступ к Царю, он полюбился ему своими кознями; питал в нем страх, подозрения; чернил бояр и народ, предсказывал бунты и мятежи, чтобы угождать несчастному расположению души Иоанновой. Цари и в добре и в зле имеют всегда ревностных помощников; Бомелий заслужил первенство между услужниками Иоанна, то есть между злодеями России”.
Этот “дохтур”, “лютый волхв и еретик”, умело поддерживал в мнительном царе страх и подозрения, предсказывал бунты и мятежи, выступал в роли отравителя неугодных Иоанну лиц. Астролог, маг, алхимик, профессиональный сочинитель изощренных ядов, Бомелий долгое время был люб Ивану Грозному тем, что готовил зелья с искусством, позволяющим точно предугадать день и час смерти государевой жертвы. Но, видно, закружилась голова от успехов, зарвался, стал терять чутье Елисей Бомелий. Когда царь пошел на Новгород, на Бомелия пришел донос, будто он вместе с новгородским архиепископом составил заговор против Ивана. Грозный царь шутить не любил, “дохтура” сначала вздернули на дыбе, а затем пытали огнем (А. Крылов, 2001).
Бомелий, отведав таких "гостинцев", что повинился даже в том, о чем его никто и не спрашивал... Участь его была предрешена, и если дата рождения царского лекаря вызывает у историков сомнения, то год смерти известен доподлинно - 1579, когда он был сожжен по велению Иоанна IV за политические интриги (за связь со Стефаном Баторием).
Вообще о шарлатанах-иностранцах, рядившихся в тогу врача - разговор особый. Множество их повидала Россия в ту буйную эпоху.
Так, некий Степан Гаден поставлял своему патрону, боярину Артамону Матвееву, смазливых девиц из Польши. Но стоило супруге боярина приревновать мужа, как она неожиданно занемогла и вскоре скончалась, а по Москве пошел гулять слух, что померла боярыня не без стараний Степашки Гадена. В 1682 году, во время стрелецкого бунта, об этом случае вспомнили и приписали Гадену отравление царя Феодора Алексеевича посредством яблока, наполненного ядом. Доктор пытался спрятаться, но стрельцы — ребята проворные, его изловили, приволокли на Красную площадь, где после приличествующих случаю пыток казнили. Заодно отрубили головы его сыну и помощнику Ягану Гутменшу.
Традиционно славились доктора-иностранцы своими амурными приключениями. Одному из них, Г. Карбонарию, брошенная в Вене жена написала в письме - “Сия грамота да отдастся изменному доктору Григорию Карбонарию в его проклятые руки, на Москве”. Супружеское проклятие, вероятно, было настолько искренно, что Карбонарий после получения послания прожил в России еще четверть века, даже не помышляя о возвращении домой. Другой доктор, некто Андерсон, обвинялся в том, что при наличии законной супруги в Дании женился в Москве на другой, прижил с ней детей, а затем завел несколько любовниц.
Были и такие, что брались по сходной цене вылечить любую болезнь. В 1653 году доктор Иоганн Белау предложил Аптекарскому приказу купить кусок “инрога” (так именовался в сем документе мифический единорог) за фантастическую по тем временам сумму в 8000 рублей. Означенный "инрог", по мнению достопочтенного "дохтура", являлся идеальным средством от оспы, кровавого поноса и иных столь же серьезных напастей. Как несомненное доказательство эффективности препарата, Белау даже представил сертификат качества, писанный на латыни и заверенный подписями нескольких заморских эскулапов (А. Крылов, 2001).
Не отсюда ли пошло недоверие русского народа к иностранным специалистам?
В 1598 году преемником Иоанна Грозного стал Борис Годунов, а уже в конце 1599 года его здоровье резко ухудшилось. Возникла необходимость в настоящем медицинском наблюдении. В связи с этим в 1600 году Борис Годунов направил в город Любек и "другие немецкие города за дохтурами" своего посла Рейнгольда Бекмана с наказом, "чтоб непременно в Любеке дохтурам промыслить". В результате в 1600 году на придворную службу была принята целая группа известных врачей из Любека, Риги, Кенингсберга. Всего же при дворе Бориса Годунова служило более 10 иноземных медиков и аптекарей, имевших дипломы лучших европейских университетов. Среди них были - Христофер Рейтлингер из Венгрии, Давид Васмер и Генрих Шредер из Любека, Иоганн Гилке из Лифляндии, Каспар Фидлер и Тимофей Виллис из Англии.
О серьезности подхода к укомплектованию врачебного "штатного расписания" свидетельствует Н.М. Карамзин. Им описан любопытный факт своеобразной сертификации квалификации медиков русскими властями в самом начале XVII в. В 1601 г. английский посол Ричард Ли обратился к царю Борису Годунову с просьбой выдать докторский диплом прибывшему в Москву из Венгрии медику Х. Рейтлингеру. "Покорно челом бью, штоб его Царское Величество велел дати имя дохторское Христофору Рыхтенгеру, назвати его дохтором... и ведаю, что Великий Государь, как есть во всей вселенной, может дать честь всяким людем по их достоинству". Это, по-видимому, наиболее ранний пример аттестации научной компетенции иностранца русским государством.
О признании дипломов иностранных университетов в России история умалчивает. Но есть сведения о русских врачах, получивших в этот период образование за границей. Первым из славян получил степень доктора медицины в Болонском университете врач из Украины - Георгий Дрогобычский, где он в 1481 - 1483 гг. трудился профессором. Он даже издал в 1483 году в Риме свой научный труд "Прогностическое суждение", единственный, дошедший до нас, экземпляр которого хранится сегодня в библиотеке богословского факультета Тюбингерского университета в Германии.
В 1512 г. степень доктора медицины была присвоена в падуанском университете белорусскому первопечатнику, уроженцу Полоцка Франциску Скорине, впоследствии называвшему себя "в лекарских науках доктор". Магистерскую степень получил в 1583 году С. Петрицкий. Первым из русских докторского диплома в Галле в 1627 году был удостоен Степан Кириллов за диссертацию "О природном средстве при подагрических болезнях", а в 1694 году степень доктора медицины получили Падуе врачи Петр Постников и Волков.
Жизненный путь Петра Постникова детально изучил А. Крылов (2001). Отец Петра Постникова - государев человек, дьяк Посольского приказа Василий Тимофеевич Постников - был одним из выдающихся дипломатов допетровской эпохи. С важными поручениями дьяк объехал всю Европу, побывал в Китае и Турции, где заключил немало серьезных международных договоров "…к великой пользе Отечества". Когда подошел срок, то он определил старшего сына Петра в недавно созданную Славяно-греко-латинскую академию. Сын пошел в отца способностями, бойкостью языка и охотой к наукам. Академическое начальство было довольно учеником, и в знак поощрения в канун Рождества 1691 года его отправили с поздравлениями к самому патриарху. Вместе с несколькими сотоварищами-отличниками Постников говорил “по латыни и по словенску о Рождестве Христовом многие речи”. Патриарх остался доволен, пожаловал студиоза тремя золотыми.
Вскоре Петр приохотился ходить к двум врачам-грекам - Якову Пелярино и Ивану Комнину. Он смотрел, как они готовят лекарства, лечат страждущих. Благодаря знанию нескольких языков он стал незаменим для иностранных докторов, еще не выучивших в достаточной мере русский. Иван Комнин, окончивший медицинский факультет университета в Падуе, особенно привязался к способному юноше и посоветовал тому ехать в Италию - учиться медицине. И весной 1692 года стряпчий Петр Постников был отпущен “по именному великого государя царя Петра Алексеевича указу, для совершения свободных наук, в Потавинскую академию...”.
Постников усердно изучает анатомию, хирургию, фармацию, одновременно слушает и курс философии. После двух лет занятий он был подвергнут пристрастному экзамену, на котором удивил университетских профессоров познаниями в медицине, философии и языках - греческом, латинском, итальянском и французском, - находчивостью в ответах и складом речи, “яже в совершеннейшем философе и враче искатися обыкуют”. Наконец 9 августа 1694 года, в торжественной обстановке, русский студент итальянского университета был признан доктором медицины и философии с правом преподавать эти науки и удостаивать ученых степеней.
Он возвращался на родину победителем, впереди, казалось, его ждала блестящая карьера, слава, богатство...
Не так, однако, считали московские доктора из Немецкой слободы, встретившие Постникова как злейшего конкурента. Эта корпоративная взаимная неприязнь немецких и русских врачей будет продолжаться еще несколько поколений, а пока первый и единственный отечественный доктор медицины был вынужден держаться подалее от коллег-противников.
На все, конечно, государева воля, но Петр I, почитавший самого себя за отменного лекаря, также решил использовать Петра Васильевича на ином поприще. Его приписывают к Великому посольству, во главе которого стоял Лефорт, а сам царь конспиративно числился “десятником Петром Михайловым”. Постникову “велено быть, для его великого государя дел, при них, великих и полномочных послах”. На карьере врача был поставлен жирный крест. Он переводит, занимается устройством квартир для посольства, закупает медицинские инструменты, лекарства, книги. Царь посылает Постникова квартирьером в Венецию, куда собиралось направиться посольство, но очередной стрелецкий бунт поменял планы Петра I. Царь срочно возвращается в Россию для усмирения и наказания бунтовщиков, а Постникову приказывает следовать в Вену, чтобы вместе с думным дьяком Возницыным вести переговоры с турками.
Пока переговоры откладывались, Постников вместо Вены отправился в Неаполь, чтобы усовершенствовать там свои медицинские навыки. Возмущенный таким самоуправством, Возницын шлет ему грозные письма, где прямо приказывает, не мешкая ехать к нему: “Паче опасися государева гневу, потому что тебе велено быть со мною на турской комиссии, и без тебя быть нельзя, и дела делать будет некем, и турский посол другой, греченин Маврокордат: того ради ты к тому дел и присовокуплен, что, сверх инаго, можешь с ним говорить поеллинску, и поиталианску, и пофранцузску, и полатыне, а он те все языки знает...
Поехал ты в Неаполь для безделья, как в твоем писме написано: “живых собак мертвить, а мертвых живить”, - и сие дело не гораздо нам нужно. Отечески тебе наказую, если ты умедлишь, ведай себе подлинно, что великий гнев его царского величества, государя нашего милостиваго, примешь”.
Что такое “великий гнев милостиваго” царя, Постников знал не понаслышке и прочувствовать его на своей шкуре явно не желал. Он поспешил в Вену. Переговоры с турками окончились успешно: было заключено очень нужное для России перемирие на два года. Из Вены Постников поехал с дипломатическими поручениями в Голландию, Англию и Францию.
Прожив за границей почти девять лет, Постников возвращается на родину. На этот раз его приезд был обставлен если не помпезно, то почетно и предупредительно. Не обошлось, конечно, без вмешательства отца, выбившего для сопровождения сына 20 подвод для перевозки вещей и книг. Именным государевым указом от 23 марта 1701 года Постников был записан доктором в Аптекарский приказ с годовым жалованьем в 500 рублей, но с обязанностью переводить “в Посольском приказе как случится латинские, французские, италианские нужные писма”.
Но недолго пришлось заниматься доктору своим любимым ремеслом: осенью того же года он получает приказ скакать в Париж для “сообщения о тамошних поведениях”.
Как говаривал впоследствии другой русский врач, Антон Павлович Чехов, “русский за границей если не шпион, то дурак”. Но… ошибался классик. Дураком Постникова считали только на Родине, а за границей, как раз наоборот. Известный петровский дипломат Андрей Матвеев так отзывался о нем после встречи в Париже - “Муж умный и дела европскаго и пользы государевой сведомый и в языках ученый”.
Доктор медицины стал, по сути, русским агентом во французской столице. Он собирал сведения о настроениях при королевском дворе, интриговал в пользу России, распространял среди зарубежных дипломатов нужную информацию, а при необходимости - дезинформацию, то есть занимался тем, чем занимаются резиденты разведок, работающие за рубежом. А, кроме того, вербовал врачей для работы в России, посылал туда лекарства, инструменты, медицинские книги и анатомические диковинки для петровской Кунсткамеры.
В таких хлопотах и заботах пролетело еще целых девять лет. В глубине души Постников, очевидно, рассчитывал, что рано или поздно его назначат русским послом в Париже, но, увы, радужные надежды рассеялись как дым, когда в 1710 году пришло распоряжение возвращаться в Россию.
Еще из Франции он писал отцу: “Ни деревень, ни придатков не желаю, токмо служить в чину честном и потребном всячески... За излишними денгами для моего особливого приобретения не гоняюся, слава Всевышнему, пренебрегаю их, весьма устремляя моя намерения и покушения к честному и полезному услужению его величествия и государственным публичным интересам и делам”.
Как и следовало ожидать, ни деревень, ни богатств Петр Васильевич так и не выслужил. По приезде домой доктора медицины определили в Посольский приказ переводчиком. Известен его перевод с французского сочинения Викфорта “О послах и министрах чужестранных и о должности дел их, и что есть посол, и честь ево”.
Бурная жизнь двора Петра I почти не касалась Постникова, и, никто и не заметил, когда он тихо скончался, занятый добросовестным переводом очередного французского трактата.
Петр Васильевич Постников был не только первым русским доктором медицины, но и первенцем той породы русских интеллигентов, что всю свою жизнь посвятили служению России, “не получив, - по выражению его биографа, - в жизни сей награды за труды, пожертвования свои и упражнения в науках”. К сожалению - это стало, впоследствии, нормой поведения "власть имущих" к людям, занятых в сфере, этих "имущих" обслуживающих. Награда, в лучшем случае, находила своего героя только посмертно.
Но вернемся назад.
На рубеже ХV - ХVI веков произошло и разделение медицины на обыкновенную и элитную. Заботясь о здоровье своем и своего семейства, царь Борис дал специальное поручение послу Р. Беккману подобрать врачей исключительно для лечения царской семьи. Поручение было быстро выполнено. Единственной их задачей являлось "бережение здоровья государева". По свидетельству современников, "царь держал их всех для того, чтобы они ухаживали за его персоной". Руководителем всех придворных медиков и аптекарей был родственник и ближайший советник царя Семен Никитич Годунов. Как указывает Никоновская Летопись, "а дохтуры те были у боярина Семена в приказе".
Одновременное приглашение на придворную службу сразу большой группы дипломированных докторов, строгое ограничение их деятельности рамками царского двора и, наконец, назначение специального руководителя над придворными медиками и аптекарями — все это позволяет говорить о том, что именно в 1600 году было положено начало создания специальной медицинской службы в Кремле. Так было сформировано и начало работать, сохранившееся до наших дней, “Четвертое управление” при дворе царя. Кстати это "Управление" было весьма разнонациональным: немец Иоган Гильке, венгр Ритленгер, англичанин Томас Виллис и др.
Привлекал в Россию врачей-иностранцев и царь Борис Федорович, при котором были сформулированы требования к квалификации иностранного специалиста. Так, в документе, датируемом 1667 г., содержится перечень условий, которым должен был отвечать иноземный “дохтур”: “...Подлинно, прямо ли он дохтур, и дохтурскому делу научен и где дохтурскому делу учился, и в академии он был ли, и свидетельствованные грамоты у него есть ли... А будет про того дохтура подлинно не ведамо, что он прямой дохтур, и в академии не был и свидетельствованных грамот у него нет, тогда того дохтура не призывать...”. Другой документ свидетельствует об отказе голландскому врачу: “Он дохтур неведомый и свидетельствованных грамот о нем нет”.
Конечно, мы не исключаем проникновения в Московскую Русь под видом врачей и шарлатанов. Но их массовый приезд, в конце концов, стал ограничиваться достаточно суровыми мерами наказания за "медицинские преступления". В одном из царских указов того времени лекари предупреждались, что "буде из них кто нарочно или ненарочно кого уморят, а про то сыщется, им быть казненным смертью".
Правовая регламентация врачебной деятельности, в современном понимании этого, в России началась после принятия в 1597 году «Судебника» — первого русского свода законов. В конце XVII века вышел первый в России закон («Боярский приговор»), предусматривавший наказание за врачебные ошибки.
Дальнейшее развитие медицинское право получило при Петре I. Одним из первых указов он заменил Аптекарский приказ Медицинской канцелярией во главе с главным врачем-архиатром и приравнял профессиональные медицинские преступления к уголовным. В военно-морском уставе 1721 года записано - "Ежели лекарь своим небрежением к больному поступит, то яко злотворец наказан будет". Был создан институт судебно-медицинской экспертизы, причем для исследования не только умерших, но и живых лиц. В обязанности врачей-экспертов, в частности, входили и вопросы планирования семьи. Так в 1722 г. был издан указ об освидетельствовании «дураков» для разрешения вступать в брак и установлении невменяемости.
Законодательные акты Петра I определяли требования не только к профессиональной деятельности, но и к личным качествам врача: "Следует, чтобы лекарь в докторстве доброе основание и практику имел; трезвым, умеренным и доброхотным отправлять мог". Поскольку Петр I настойчиво "прорубал окно в Европу", то на привилегированном положении были врачи-иностранцы, деятельность которых была практически бесконтрольна. Лишь некоторые из них могли быть высланы из страны.
Единый врачебный закон появился в России лишь в 1857 году и с незначительными частными дополнениями просуществовал вплоть до октября 1917 года. По законам ХIХ века врачи не могли быть привлечены к уголовной ответственности даже при грубых дефектах лечения, повлекших смерть пациента. По ст. 870 "Уложения о наказаниях" (1885): "Когда медицинским начальством будет признано, что врач, оператор, акушер или повивальная бабка по незнанию своего искусства делает явные, более или менее важные в онном ошибки, то им воспрещается практика, доколе они не выдержат нового испытания и не получат свидетельства в надлежащем знании своего дела. Если от неправильного лечения последует кому-либо смерть или важный здоровью вред, то виновный, буде он христианин, передается церковному покаянию по распоряжению своего духовного начальства" (В.Г. Астапенко и соавт., 1982).
Врачебные дела направляли для оценки во врачебные управы или в медицинский совет, которые и решали вопрос о привлечении врача к ответственности. Общей тенденцией того времени было то, что врачевание в силу своей исключительно гуманной направленности не может относиться к уголовно наказуемым деяниям. Вместе с тем во врачебную среду, особенно в земство, уже начиналось проникновение идей "разночинцев" и "народовольцев", не разделявших принципы закрытости для общества врачебного цеха. К счастью для медиков Манассеины и иже с ними были в явном меньшинстве и погоды, по большому счету, не делали.
Вместо этапного эпикриза
Задумавшись о взаимоотношениях врача и общества в те далекие времена, как никогда соглашаешься с классиком - "Минуй нас, пуще всех печалей, и, барский гнев, и, барская любовь".
